Опубликовано: Журнал №49
Мы идём с лыжными чехлами наперевес по перрону Ленинградского вокзала — кто-то по старинке с рюкзаком, кто-то с новомодными спортивными сумками-баулами «Madshus», «Fischer», «Atomic» на колёсиках. Мы собираемся в говорливые группы, ощетинившиеся лыжными чехлами, возле своих вагонов, достаём билеты для проверки, вручаем их проводникам. Мы едем... Нет, не в Мурманск. Чуть ближе.
Мы едем в город с эпическим именем Калевала на Карельскую лыжную многодневку.
Вообще-то год назад я уже ехал этим же поездом, и тоже в Калевалу. То была поездка на самую первую «Карельскую сотню». Та гонка запомнилась, понравилась, поманила. Но поскольку в кризисный год мы недовыпустили целых два номера журнала, в недрах этих не вышедших номеров репортаж с той, самой первой «Карельской сотни», так и сгинул...
А потом была новость: Миша Афанасенков вместе с ребятами из «ВелТа» проводят теперь уже не «Карельскую сотню», а Карельскую шестидневную многодневку. И это обстоятельство снова поманило, и снова позвало в дорогу, ведь на территории нашей страны ни одной многодневной лыжной гонки до сих пор не проводилось.
Вспоминаю, как лёжа в палатке на льду озера посреди Гренландии ночью перед последним, заключительным этапом «Arctic Circle Race», я всё пытался спроецировать этот опыт на Россию. Всё примеривался — а могла бы состояться такая гонка в России?
Но особенно чёткой, осязаемой эта мысль стала после того, как мы с Сергеем Петровым приняли участие в недельном лыжном переходе «От границы до границы» (см. «Л.С.» № 37). То было весьма памятное путешествие по просторам Финляндии вдоль Полярного круга с неспешными бросками-переходами по лесным просекам, замёрзшим болотам, льду огромных, иногда, казалось — бескрайних — озёр, с ночёвками сначала в комфортабельных гостиницах, потом — менее комфортабельных, а потом и просто в общеобразовательных школах на матрасах, положенных на пол в классах или актовом зале. Эти поездки запомнились потрясающей атмосферой международного лыжного братства. Помню, растроганный Сергей Петров едва не уронил скупую слезу, расставаясь с нашими новыми финскими друзьями после 7-го дня «Rajalta Rajalle»:
— Видишь ли, какая штука — я ведь понимаю, что расстаёмся мы с ними, скорее всего, навсегда. И какое-то такое щемящее чувство от всего этого возникает...
Помнится, я всё думал — можно ли в нашей стране провести такую лыжную многодневку? Я представлял себе ночлеги в избушках лесников или охотников, на нарах, вповалку над потрескивающей дровами печью, представлял себе умывание из рукомойника ледяной водой, надеваемые поутру высушенные возле печи лыжную одежду и обувь.
...Или нет, пусть это будут большие палатки-шатры, отапливаемые по аналогии с гренландскими палатками нагнетателями горячего воздуха. Мне рисовалась крупная российская нефтяная или газовая компания, которая в рекламных целях спонсирует проведение такой многодневки, например, вдоль нитки газо- или нефтепровода...
Реальность первой российской лыжной многодневки оказалась намного более прозаичной, обыденной, и от этого — гораздо более фантастической, почти невероятной. Парни, которые провели вместе с Мишей Афанасенковым первую «Карельскую сотню», уже на следующий год замахнулись на проведение семидневной многодневки (впрочем, о парнях из «ВелТа» — чуть позже).
* * *
Теперь уже я с улыбкой вспоминаю нашу прошлогоднюю поездку.
...Про «Карельскую сотню» я впервые услышал от московского лыжника Михаила Деева. Он заметил мне при встрече на лыжне в Битце:
— А я скоро уезжаю в Карелию на 100-километровую гонку. Это Миша Афанасенков с какими-то своими знакомыми в Калевале затевает.
Про Афанасенкова я слыхал. Это он после выхода в свет журнала «Лыжный спорт» № 31 написал мне письмо с просьбой разрешить перепечатку статьи, посвящённой 100-километровой сафроновской гонке, в которой я принял участие в 2004 году. Я, естественно, согласился, и статья начала жить своей самостоятельной жизнью на сайте этих соревнований в Интернете. Потом я заглянул на сайт самого Михаила и подивился тому, каким обстоятельным человеком оказался сам Афанасенков, и каким толковым и полезным оказался его сайт (afanas.ru).
А тут, так получилось, через два дня и главный редактор skisport.ru Андрей Краснов выложил у нас на сайте новость об этой гонке. В общем, не только я, но и ещё два десятка человек захотели принять участие в этих соревнованиях.
И вот — платформа Ленинградского вокзала, легендарная «Арктика» у перрона. Именно этим поездом мы всегда, во все годы уезжали в Мурманск на Марафон Праздника Севера. Удивительно, столько лет (и даже десятилетий!) прошло, а поезд всё так же уходит всё в те же 1-00. Хоть что-то не меняется, остаётся незыблемым в этой жизни...
В воздухе на перроне — запах жжёного угля и мне сразу же вспоминаются слова Фёдора Конопелько («Л.С.» № 39). Помните?
«...Когда входишь в поезд, пахнет жжёным углем, состав трогается с места, и ты идёшь из вагона в вагон... Это для меня непередаваемое чувство! Прямо как будто начинается новая жизнь...».
Эти слова Конопелько теперь всегда вспоминаются мне при поездке поездом дальнего следования.
...Поутру Миша Деев достаёт гитару и начинает петь. Оказывается, он выступает с концертами, записывает компакт-диски со своими песнями. Среди лыжников известен, как интересный певец, автор и исполнитель собственных песен. Среди бардов — как приличный лыжник, пробегающий на лыжах (для бардов это чудно’) иногда по 100 км.
У Миши своеобразная манера пения — неторопливая, спокойная. И... семиструнная гитара. Это настолько неожиданно в наш век шестиструнок, непонятно, интригующе... Найдите-ка сегодня молодого человека, играющего на семиструнке. Это будет сделать не так-то просто.
Есть у Миши классная песня о том, как молодые люди с гитарами каждый год на день рождения Визбора собираются у него во дворе и поют его песни. Весь двор уже привык к этим ежегодным концертам.
А ещё есть «Волейбол на Сретенке тридцать лет спустя». А ещё... Впрочем, лучше послушайте. Уж не знаю, выступает ли с концертами Миша в Москве, но вот в Мурманске он концерты даёт почему-то ежегодно. Думаю, если захотеть, затащить его с гитарой можно будет попытаться в любую компанию — человек он компанейский.
На станции Свирь Деев говорит:
— Пошли покупать рыбу.
— Пошли, пошли, — толкает меня в бок Толик Шигаев. — Мишка знает в этом деле толк.
Выходим. На платформе — море разливанное продавцов копчёной рыбы. Чего у них только нет! В промасленных-прокопчённых деревянных коробах, болтающихся на руке на веревочках (донышко устлано видавшими виды промасленными газетами), лежат с румяными золотистыми боками копчёные сиги, угри, окунь, терпуг, щуки, ещё что-то. Хочется взять ту, что покрупнее, поаппетитнее, но Деев говорит: «Всё не то,» — и властно тащит нас за собой по платформе всё дальше и дальше, попутно объясняя:
— Понимаешь, вся крупная рыба у них — недокопчёная или слабо копчёная. Они всю мелочь, ту, что хорошо коптится, едят сами, а крупную уже пускают на продажу.
Наконец, мы находим какого-то бородатого дядьку в самом конце состава.
— Вот у него рыба всегда хорошая. Берём самую мелкую из того, что есть.
Мы выбираем четыре относительно небольшие рыбёшки, продавец хочет 1.000, я торгуюсь. Говорю, что рыба мелкая, и мы, как-никак, берем оптом (все берут по одной, редко — две, а мы — целых четыре). Продавец много уступать не хочет, говорит, что рыба у него хорошая, я, наоборот, малым довольствоваться не хочу (интересно ж торговаться), говорю, что мы берем реально много, торговля приобретает захватывающий оборот. Продавец делает вид, что обижается, я делаю вид, что разворачиваюсь и ухожу. В итоге мы сторговываемся на 800 рублях за четыре штуки, а в это время Деев протягивает продавцу именно 1.000-рублевую купюру и, блаженно щурясь на солнце, говорит:
— Сдачи не надо.
Я смотрю на него оторопело — а я зачем торговался? Я ж честно сэкономил для нашего общего бюджета двести рублей! На что Деев замечает:
— Да ладно прогибать мужика-то. Рыба у него и вправду хорошая, я его уже много лет знаю.
Ну и как оно вам? Хоть бы предупредил, что торговаться не будет, менестрель, я бы силы души не тратил.
Мы отправляемся в поезд, и через пару минут запах копчёной рыбы заполняет весь вагон. Впрочем, копчёные сиги в эти минуты появляются на столе не только в нашем купе — не только мы, оказывается, знаем, что нужно покупать в Свири.
...В Кемь приезжаем в час ночи. Теперь нам предстоит четырёхчасовая поездка на автобусе в Калевалу. Конечно, неудобно — вся ночь на ногах. Впрочем, Миша Деев философски замечает:
— Кемь есть Кемь, сюда всегда добираться неудобно, привыкайте.
Миша в Кеми как у себя дома — именно отсюда лежит путь на Соловки, где Деев — частый гость.
Приезжаем на место в пять утра, и гостеприимные хозяева за пять минут «расталкивают» нас по номерам — мы засыпаем до одиннадцати, до позднего завтрака.
Видимо, это заботливый Афанасенков обговорил с хозяевами возможность поспать после путешествия в автобусе ещё целых шесть часов.
После завтрака отправляемся пробовать снег, лыжню. Лыжня специфична. Этот резак Афанасенков купил и привёз из Москвы. Говорит:
— Резак весит 34 килограмма, а по правилам железной дороги любое багажное место должно быть не более 36 килограммов. Так что я на вполне законных основаниях затащил его в плацкартный вагон, закинул на верхнюю багажную полку, и там он замечательно доехал до самой Кеми.
Резак необычен — режет чуть узковатую лыжню — к такой нужно уметь приспособиться. К тому же у ребят из «ВелТа» нет бороны, и резак тонет в пухлом снегу, прорезая колею в глубокой ложбине. Палки ставить не очень удобно, но! По меркам туристических гонок лыжня — просто супер! Обычно ведь такого рода туристические гонки проходят просто по натоптанной самими лыжниками лыжне. А лыжники (те, кто умеет профессионально готовить лыжню) 100-километровые гонки не проводят. А уж в Карелии, да по целому 100-километровому кругу?!
Мы едем по лыжне, знакомимся с местностью, фотографируемся, поскольку завтра, скорее всего, многим будет не до фото. А сегодня — пожалуйста, милое дело: солнце, искрящийся снег, завтрашние друзья-соперники в качестве моделей.
Повторю, трасса «Карельской сотни» уникальна — она проложена одним кругом. Нигде в России вы такую гонку не проедете. Первые четыре километра — по озеру Куйто, потом — живописными полями с сосновыми перелесками мимо местного аэродрома и далее — в лес, где трасса идёт уже в основном по снегоходным просекам. И заключительные 20 километров — снова по Куйто. Эти последние двадцать километров — самые трудные. Оба раза лыжни там фактически не было — лишь прутики, заботливо расставленные вдоль трассы, указывали нам путь среди застругов, оставленных ветром, которому было где разгуляться на таком просторе.
В первый год я поснимал в начале гонки общий старт, из-за чего все лидеры уехали, чем я, признаться, был очень доволен — уехали и уехали, поедем потихонечку, не станем «заводиться». Где-то на 40-м километре догоняю мальчишку лет пятнадцати (как потом оказалось, именно столько Володе Кашаеву и было). Некоторое время едем вместе, потом я от него уезжаю. Но в 15 лет он проедет, представьте, всю сотню! Что меня особенно удивило — ехал Володя без подсумка, то есть ни мазей, ни питья, ни перекуса у него с собой не было — он терпел от одного пункта питания до другого, а пункты эти были расположены друг от друга на расстоянии 25 км.
На пунктах питания — пироги, печенье, чёрный хлеб, бутерброды с красной рыбой, чай, морошковый напиток, шоколад, изюм, солёные огурцы. В общем — всё необходимое и даже сверх того. Я приспособился на каждом пункте питания съедать два бутерброда с рыбой, запивая всё это напитком.
Лыжня, как я уже сказал, идёт в основном снегоходными просеками. Снегоход — это едва ли не единственное средство передвижения в Калевале зимой. Ну и, плюс, конечно, автомобиль. Но на автомобиле ни на рыбалку, ни в лес не поедешь. Совсем другое дело — снегоход. Все просеки в лесу покрыты густой паутиной снегоходных дорожек. Парни из «ВелТа» сумели сплести из этих дорожек 100-километровое кольцо.
Теперь, со второго года, получается, что «Карельская многодневка» рубится на две неравные части. Неравные во всех смыслах. На сотню заявляется гораздо больше народу, правда и длится она всего лишь день. На многодневку же заявляется два десятка человек, но и удовольствие при этом растягивается на целую неделю.
* * *
Признаюсь, я долго думал — как построить эту статью? Рассказать день за днём, как всё проходило? Рассказать о неброской красоте карельских пейзажей, которые, по нашему общему с Мишей Афанасенковым мнению, оказались даже живописнее финских, что мы увидели во время перехода «От границы до границы» по другую сторону российско-финских рубежей? Рассказать об избах, в которых мы ночевали, озёрах, на которых «тонули» (шучу, конечно, не тонули, а так — чуть мочили ботинки)?
Рассказать о снежной карусели на Куйто, которая вымотала всю душу во время 18-километрового финишного броска во время первого этапа — «Карельской сотни»? Рассказать о хуторе тёти Гали или специально построенном для сдачи туристам коттедже Антонины, в котором мы спали впятером с С.Бекетовым и М.Афанасенковым, Д.Виленцем и С.Гавриком?
А знаете что? Пожалуй, не стану. А лучше предоставлю-ка я слово непосредственным участникам этой гонки и людям, благодаря которым она состоялась — Мише Афанасенкову и «велтам» — Эдгару и Леониду Озолиным и Максиму Ковалёву, бывшему пограничнику, москвичу Андрею Ситникову и детскому тренеру из посёлка Боровой Татьяне Канашевич, расскажу о тёте Гале, что принимала нас на своём хуторе Хяме на берегу Вайкульского озера. Пусть они расскажут вам об этой гонке сами (см. следующие страницы).
* * *
Об одном жалею: что в первый год не состоялась финальная ночёвка на острове Хайколя, где велты (по сути дела специально под эту многодневку) построили большую избу с баней. По финскому переходу «От границы до границы» знаю — ничто так не сплачивает участников, не способствует наиболее близкому знакомству, как ночёвка в «полевых» условиях — на полу школьного класса или актового зала школы. Именно после этих ночёвок мы так сдружились с финнами, именно после этих ночёвок нам было так жаль расставаться друг с другом.
Впрочем, изба на острове Хайколя для финишного ночлега достроена, баня запущена, лёд встал и укрепился, и по нему совершенно точно будет проложена лыжня последнего этапа второй «Карельской многодневки». Чем чёрт не шутит? Может, рвануть снова в Карелию и добрать то, что мы в самой первой «Карельской многодневке» не добрали, не успели, не смогли?
Миша Афанасенков вместе с велтами собираются проводить вторую «Карельскую многодневку» теперь уже в две волны, два потока, чтобы удовлетворить всех желающих, если их число возрастёт на второй год.
...И вот тоже теперь — новая головная боль. Какую волну выбрать — первую или вторую?..
Иван ИСАЕВ,
главный редактор журнала «Лыжный спорт», мастер спорта CССР по лыжным гонкам
Владислав ЖАРКОВ,
беспокойный фотограф нашей «Карельской многодневки»
— Вы давно здесь живёте?
— 10 лет. Мы сюда из Мурманска приехали, туризмом заниматься. Во всём виноват пресловутый 98-й год. В Мурманске мы занимались выездным туризмом. Но в 98-м году город сильно тряхнуло — у нас ведь на валюте половина города работала — флота, все сопутствующие службы и сервисы. А мы тогда организовывали чартеры в Болгарию, Турцию и т.д. Но потом, как громыхнуло, людям масло оказалось не на что купить, не то что за границу летать. И нашу авиакомпанию начали дербанить со всех сторон, москвичи стали разрывать её на части, и деньки её — стало видно — были сочтены. А здесь, в Калевале, случайно оказались, приехали отдохнуть. Посмотрели — места обалденные, есть стихийный туризм, но при этом никто никаких услуг не предлагает, то есть ниша абсолютно пустая. Мы всё свернули в Мурманске и переехали сюда.
— С семьями, с жёнами?
— Жён декабристов у нас ни у кого не оказалось, семьи, к сожалению, распались. Сначала жёны терпели-терпели наше вечное отсутствие, а потом... Этот бизнес требует постоянного присутствия. Мы ведь как думали — приедем, всё наладим, поставим, и вернёмся в Мурманск. Но ничего у нас не получилось, здесь кадровая проблема очень серьёзная. Это островок, от цивилизации оторванный очень сильно. Дорогу видели, по которой приехали? Понятно, да? («Л.С.»: 180 км за четыре с лишним часа). Здесь свой мир, свои устои, свои традиции. То есть приехать сюда и найти здесь менеджера, который будет всем этим заниматься — нереально.
В первую очередь мы столкнулись здесь с проблемой кадров — начиная от сторожа и заканчивая управляющим. Приходилось людей всему учить и даже, я бы сказал, переучивать. Сферы услуг здесь практически нет, народ живет в основном лесом, то есть работать с людьми здесь не умели и не умеют. А ведь материал нашего бизнеса — это люди, клиенты. Единственное, кто здесь сталкивается с клиентами — это продавцы магазинов, парикмахеры, и всё. Оказывать какую-то услугу — никто не знал, как это делается. И вот приходилось всему учить, текучка была сумасшедшая. Берёшь человека, прощаешься, берешь — прощаешься, люди темпа не выдерживали. Да и сейчас эта проблема есть. Если к нам приезжает клиент, его не интересует, банный день у нас или к сотруднику родственник приехал — мы днём и ночью обязаны оказать услугу. Немногие с этим справляются, но те, кто выдерживают — наша опора.
— С властями какие-то проблемы есть? Как они восприняли ваше здесь появление? Вы ведь для здешних залётные?
— Власть здесь к варягам, скажем так, индифферентна — они в ладоши хлопают любому проявлению активности, тем более инвестиционному — если хоть кто-то сюда приезжает, ему рады. То есть каких-то препон не было и нет, всё решается в рабочем порядке. Это море и земля по сравнению с тем, как решаются административные вопросы в городах. Здесь все вопросы можно решить в течение дня. Потому что просто хоть что-то должно быть, должно жить, должно действовать. Тем более в последние годы, когда у нас здесь всё валится, леспромхозы закрываются, безработица растёт бешеными темпами. Градообразующие предприятия уже все закрылись, Калевалу пока единственное что спасает — воинская часть. Если закроют воинскую часть, посёлок сразу же умрёт.
— А чем она спасает? Там работа есть?
— Нет, но сейчас же центр отобрал всё у местных властей. Если раньше лес рубили, то каждый лесоруб должен был, грубо говоря, заплатить попённую плату — предположим, доллар за один куб. Этот доллар делился пополам: 50% — в местный бюджет, и 50% уходило в республику и федерацию. А сейчас всё уходит в федерацию, и тебе назад что-то возвращают только по остаточному принципу. То есть всё отобрали! Сейчас доход районного бюджета — это подоходный налог с зарплаты и аренда земель или собственности. Но последние два здесь никому не нужны — имущество, которое можно сдать в аренду, либо ни для чего не пригодно, либо не представляет собой никакого интереса, сдача земли в аренду приносит копейки. Сдают землю в аренду, платят за неё 200 рублей в квартал — это что, доход?
И остаётся только подоходный налог. Поэтому пока воинская часть есть, а зарплаты там нормальные — им платят из федерального бюджета, соответственно, есть какой-то приток в местный бюджет. Закроют — всё, посёлка не станет. Потому что малые предприятия, которые здесь есть, большого дохода не дают. Ну что — у нас, например, 25 человек работает — это что, много?
— У вас здесь 25 человек работает? Ничего себе!
— Нет, но у нас же не только гостиница, у нас турбаза, у нас маршруты...
— Маршруты летние?
— И зимние тоже. Например, снегоходные.
— А кто к вам приезжает?
— Мы в основном на россиян ориентируемся.
— Какую-то рекламу даёте?
— У нас основная реклама — Интернет и сарафанное радио. Мы начинали с того, что ставку делали на финнов, потому что их сюда, действительно, очень много ездило, россияне сюда вообще почти не ездили. Но они оказались для нас условными туристами — им нужны только ночёвка и питание. У них свои маршруты, им туроператор делает свою программу и возит на автобусе. То есть они нам оказались не интересны с точки зрения бизнеса, они деньги не тратят на дополнительные услуги. А вот с россиянами — другое дело — мы за 10 лет Калевалу «раскачали» до такого состояния, что сюда людей стало приезжать достаточно много.
— А сколько?
— Тысячи три за летний сезон — с мая по октябрь — мы обслуживаем точно.
— А что здесь делают эти люди?
— Отдыхают, общаются с природой. Сумасшедший темп города — он всех калечит. А сюда люди приезжают лечить свои души. У нас порядка 15 избушек в лесах — избушки, бани, лодки, квадроциклы — мы им всё обеспечиваем.
— Неужели вам удаётся защитить эти избы от мародёров, которые всё это могут сжечь, нахулиганить?
— У нас в этом плане спокойно. Во-первых, здесь всегда легко вычислить, кто это сделал. Поэтому не озорничают. Так, иногда случается по мелочи — выкрутят лампочку, котелок стащат, а по-крупному — нет.
И вот это у нас сейчас самый популярный вид отдыха — в избушках, они у нас постоянно заняты с конца мая и до начала октября. Лес, грибы, ягоды, рыбалка, приезжают семьями, компаниями, а уезжают — чуть ли не плачут, неохота после этого возвращаться к городской жизни.
— Дорого у вас стоит такой отдых?
— Не скажу, что дёшево, но мы за качество боремся. Если у нас изба, то это именно изба, а не какая-то развалившаяся лачуга. У нас избы укомплектованы абсолютно всем: начиная от аптечки и заканчивая поварёшками, ложками, вилками. Средняя цена проживания — порядка 2.000 рублей за комплекс в сутки. Два человека приезжает, или восемь — цена не меняется. Тут тебе и лодка, и мангал, и коптильня, и дрова. Гостиница у нас в основном работает как перевалочная база. Ну, и отдых самым экономным вариантом — это тоже гостиница. И уже отсюда ездят на рыбалку, в лес, за ягодами, велосипеды берут напрокат.
— У вас и велосипеды есть?
— У нас, в принципе, полный спектр того, что можно предложить людям для отдыха: есть быстроходный катер, гребные лодки, байдарки, рафтинг, моторные лодки, квадроциклы, мотороллеры, велосипеды, рыболовные снасти и гермомешки, палатки, спальники. В общем, есть всё и в большом количестве — на любой вкус и на любой бюджет. Плюс — мы организуем экскурсионку — на водопад, или легкий прогулочный маршрут, или комбинированный — по лесу, например, смотрим оборонительные сооружения времен Великой Отечественной войны, стоянку одинокого монаха, остатки гидроэлектростанции — её здесь ещё в 1927 году построили.
— Она сейчас работает?
— Нет, конечно. Правда, пытаются сейчас найти инвестора, чтобы реконструировать её хотя бы как музейный объект, но местная администрация ставит задачу-максимум, чтобы сделать её функционирующей, потому что, в принципе, инженерно всё сохранилось. Она в своё время давала 70 киловатт, обеспечивала электроэнергией весь посёлок. То есть если сейчас она начнёт 70–100 киловатт выдавать, это будет большое облегчение для Калевалы, потому что сейчас тарифы сумасшедше растут, государство сказало, чтобы мы не ждали, что будет легче — будет только дороже и навсегда, то есть никаких послаблений не будет.
— Чем люди вообще здесь живут, чем на жизнь зарабатывают?
— Хороший вопрос — все его задают. Основное — воинская часть. Есть там гражданские, контрактники. А всё остальное — бюджетная сфера: образование, милиция, власть.
— То есть никакого собственного производства здесь нет?
— Уже нет. Был леспромхоз, но два года назад его удачно с молотка по кусочкам весь растаскали. Есть мелкие производства для сбыта в самой Калевале — небольшое мебельное производство, ещё что-то по мелочи на уровне небольших кооперативов.
— Давайте к лыжам вернёмся. Как это вам в голову пришла идея проводить 100-километровую гонку?
— Михаил Афанасенков — наша путеводная звезда, он нам всё время подкидывает какие-то проекты. Мы же с ним 10 лет знакомы. Он когда ещё водным туризмом активно занимался, на нас вышел, говорит: «Парни, вы тут одни-единственные, помогите организовать выброски, заброски, переброски. Если всё хорошо получится, гарантирую, что народа у вас будет немерено». Так и случилось. Он был первым, потом он дал в Интернете информацию, и всё изменилось. По реке Писте в те годы, когда он здесь появился, проходило 100–150 человек за лето. Сейчас — тысячи три. Есть разница?
— И всех возите вы?
— Не совсем. Мы сейчас даже от этого отходим.
— Почему? Не выгодно?
— Во-первых, у нас сумасшедшие дороги, большие расстояния, а мы не транспортная компания, мы с этим имеем проблемы. Люди платить за транспорт большие деньги не готовы, привыкли передвигаться едва ли не на лесовозах на подножках. А если предоставлять нормальный транспорт, то это дорого, амортизация сумасшедшая, техника здесь долго не живёт. Один маршрут — машине нужно проехать 500 км чтобы забросить людей, а потом их нужно ведь ещё и снять с маршрута. Мы сейчас комплекс предлагаем, если люди хотят, чтобы мы их забросили и выбросили, то мы предлагаем транзитную ночёвку в гостинице, баню, питание, сейчас в последние годы туристы-водники даже стали экскурсии заказывать. Появилась категория людей, которые хотят потратить деньги за удобства. Сейчас даже возникла вторая волна людей из числа наших старых клиентов, которые уже не хотят сплавляться, но хотят жить в наших избах на озёрах. А третья волна — это те, кто впервые сюда попали как туристы-водники, а теперь стали заказывать активный отдых — на снегоходах, квадроциклах. То есть по сути Михаил Афанасенков открыл нам большой такой срез клиентов. А сейчас, видите, он переключился на лыжи. Миша приезжал к нам в декабре на разведку, он говорит, что у нас выигрышная ситуация: во-первых, снег лежит чуть ли не до конца апреля, во-вторых, по деньгам не так дорого, в-третьих, сама атмосфера, удалённость от цивилизации. Давайте, говорит, попробуем. Затеяли этот проект с «Карельской сотней». И к удивлению, спрос превысил наши ожидания в несколько раз.
— А сколько вы ожидали?
— Человек пять — шесть, до десяти. Потому что это первый раз, ехать далековато, деньги, кризис.
— Но Мишу знают в московских лыжных кругах, если он за что-то берется, люди относятся к этому с достаточно большой степенью доверия.
— И мы стараемся как его компаньоны не подвести его. Сейчас ребята неделю из лесов не вылазили, вылизывали трассу, расширяли, резали кусты. Нужно же было сделать ровно 100 км, а у нас получалось то больше, то меньше. Но сейчас всё в порядке. Мы посчитали — 10 раз мы проехали за последние дни по всей трассе.
— Но вы сами-то как относитесь к тому, что к вам столько лыжников приехало?
— Сидим, гордимся собой (смеются).
На самом деле, это очень радостно. Это совершенно новое для нас направление, целый новый пласт. Туризм — он синусоидный. Всегда проблемой для нас была зима. Сейчас мы эту проблему решаем, расширили рамки за счёт снегоходных маршрутов. Но снегоходные маршруты — это достаточно высокобюджетные туры, дорогое удовольствие. Лыжники у нас уже лет пять были в планах, но опять-таки, проблема в чём? Да, мы организуем, сделаем, но мы очень далеко от центров находимся. До нас добираться полтора суток, это уже дёшево не получается. Транспорт от Кеми до нас ходит один раз в сутки, и то он подстраивается под питерский поезд. А если в Кемь москвич приедет, ему 10 часов сидеть на вокзале — ждать маршрутного автобуса.
— Но если вы дадите российскому лыжному сообществу событие, народ сюда попрёт, однозначно, нужно будет уметь принять, обработать этот поток.
— Да, мы тоже обсуждали это. И уже обсудили с Мишей идею многодневки. У нас получается, что мы можем организовать ночлеги в избах человек на 15. Но это реально, и мы это сделаем: жильё, питание, трассы, бани — всё будет. У нас ведь когда снегоходчики приезжают, их уже ждёт протопленная изба, веники в бане запарены. Уставший, замёрзший, он попарится, с пылу–с жару приходит в избу, а здесь его уже ждёт холодненькая на столе — под огурчики, всё домашнее, никаких дошираков — лосятина, котлеты из налима только что выловленного, грибочки солёные, морошковое варенье, морсик из брусники и родниковой водички — то есть мы всё это сами делаем, у нас кроме хлеба, сахара и соли ничего покупного нет. И народу очень всё это нравится — в таком стиле мы и работаем. Мы людям дарят природу и ничего другого делать не хотим. Почему бы нам и лыжникам не предложить такую же или аналогичную программу?
— Если не остынете, через три-четыре года вас будет знать вся лыжная Россия.
— Да как нам остывать? Это же наш хлеб. Снегоходчики снегоходчиками, но нужно в зимние месяцы и малобюджетные группы принимать. Мы ведь понимаем, что эта многодневка — очередной подарок нам сверху в виде идеи Миши Афанасенкова.
Беседовал Иван ИСАЕВ,
март 2009 г.
После самого трудного, второго этапа многодневки (потому что он был на следующий день после «Карельской сотни») мы финишировали на каком-то хуторе, расположившемся на берегу озера..
Разобравшись по кроватям и сходив потом в баню, усталые, но чистенькие и распаренные, мы уселись за стол ужинать. Подвижная худощавая женщина поставила на стол огромную кастрюлю с борщом, нарезала к картошке солёных огурцов, ветчины, сыру, заварила пузатый чайник чаю...
Я спросил её об имени-отчестве, чтобы понимать, как к ней обращаться, на что она ответила:
— Зовите меня, ребятки, по-простому — тётей Галей.
Я поинтересовался, как давно она здесь работает, живёт ли здесь постоянно, или только приезжает, когда здесь оказываются туристы?
— В каком смысле «работаю»? Я здесь, ребятки, не работаю, я здесь живу. И хутор этот, как и баня, и все домики для туристов — наши с мужем.
Оказалось, что Тётя Галя — родом из Костомукши. Когда вышли на пенсию, муж предложил купить здесь, в полусотне километров от Калевалы, участок земли на берегу озера. Тётя Галя поначалу противилась этой идее, всё-таки решиться поменять жизнь в городе на жизнь почти в тайге было непросто. Но потом согласилась.
Сначала построили жилой дом. Потом — баню прямо у обреза воды, чтобы из парной, сделав несколько шагов по мосткам, можно было нырнуть сразу в воду. Потом к ним стали приезжать в гости отдохнуть и порыбачить сначала сыновья, потом друзья сыновей, потом знакомые сыновей, а потом и почти не знакомые люди. Сын подсказал, что нужно построить домик, в котором можно было бы принимать туристов — отдых у воды в глубине карельских лесов оказался востребован. Когда стало понятно, что идея — хороша, вслед за первым домиком появился рядом и второй.
Сегодня у тёти Гали с мужем — целое небольшое хозяйство на берегу озера: собственный дом, баня, два домика для приёма туристов, генератор, снегоход, вездеход УАЗ, «собственная» дорога. Собственная не в том смысле, что земля, по которой она проходит, принадлежит их семье, а в том, что дорога эта ведёт с большой земли к ним на хутор, они её и поддерживают в порядке. Летом передвигаются по ней на УАЗе, зимой — на снегоходе. Собственно, это по тёти Гали с дядей Витей снегоходной дороге велты и нарезали нам лыжню, по которой мы приехали на хутор.
Сейчас у тёти Гали с дядей Витей — с велтами дружба и взаимовыгодное сотрудничество. Когда к ребятам приезжают туристы, они частенько предлагают им в качестве одного из вариантов отдыха — одну или несколько ночёвок на хуторе у тёти Гали с дядей Витей. Правда, с такой оравой, какой ввалились к ним мы, тёте Гале с дядей Витей самим было не управиться, поэтому велты привезли с собой для нашего ночлега кое-какие продукты и чистое постельное бельё с полотенцами.
Иван ИСАЕВ
Про Мишу в этом материале уже сказано и будет сказано немало, но всё же давайте соблюдём формальности. Итак, слово предоставляется человеку, который «Карельскую многодневку» сначала придумал, а придумав, нашёл единомышленников и реализовал.
— Доволен тем, как всё прошло?
— У меня смешанные впечатления. Доволен, что всё прошло, всё разрулилось. Но, конечно, не был психологически готов к таким погодным форс-мажорам. Поскольку я не буранщик, не тракторист, то про то, что снегоходы могут под снег проваливаться, я вообще впервые в жизни узнал.
— Я, если честно тоже впервые с таким столкнулся. Что между снегом и льдом может оказаться вода, что в эту воду может провалиться снегоход…. Всё это для меня оказалось в диковинку…
— Ну да. Казалось, поехал на «Ямахе», прицепил резак, вот тебе и всё. А то, что он, оказывается, может куда-то там провалиться, и его оттуда невозможно вытащить, и при этом летят вверх тормашками все утверждённые графики… На сотне-то парни всё довольно быстро разрулили, мы этого даже, практически, и не заметили, нас по дороге прогнали, они была завалена свежевыпавшим снегом. Это они там с этими утопленными снегоходами проковырялись несколько часов до глубокой ночи, а мы объехали по дороге кусочек и спокойно финишировали.
А во второй день, помнишь, когда пришёл народ и спросил: «А где наши вещи? Мы вообще-то хотим спать, переодеться, покушать»? Было, конечно, неуютно. Но если позабыть про утопленные снегоходы, позабыть про форс-мажорные погодные обстоятельства, всё остальное порадовало.
Очень впечатлили пейзажи. Я не ожидал. Я уже по прошлой сотне знал, что это будет примерно как в Финляндии, но на четвёртый день, в среду, когда нас везли из Войницы 14 километров, и потом мы пошли по водоразделам, там холмы какие-то вдали, речки, потом спуск на озеро — такие виды потрясающие. В Финляндии всё гораздо однообразнее. Там тоже есть красивые места, но не так, чтобы они шли сплошной чередой. Там въехал куда-то, вот гора, вот подъёмничек, вот ёлочки заснеженные. Красиво, спору нет, но это одно место. А тут каждый изгиб местности приносит один вид другого потрясающее. Шёл, наслаждался. Очень порадовался, что здесь можно делать красивые вещи. Если преодолеть все эти сложности с погодой, с проступающей поверх льда водой, то перспективы порадовали.
— Что говорят Максим, Эрик и Лёня*? Не обсуждал с ними итоги гонки?
— Пока нет. Собственно, ты видел, им пока не до нас.
— У меня складывается субъективное ощущение, что вряд ли за те деньги, которые мы заплатили в качестве стартового взноса, можно провести такую гонку. По-моему, кто-то в этой истории оказался в большом минусе.
— Согласен, у меня тоже есть такое ощущение. Про рыночную стоимость такого труда говорить не приходится, это совершенно точно. С другой стороны, в это время года здесь найти какую-то другую работу не представляется возможным, а так — хоть какая-то занятость. То есть если называть вещи своими именами — они работали задёшево. Но с другой стороны, они работали, они не сидели без дела. Но пока это работа больше за идею, за интерес, чем за какие-то деньги.
— Какой выход? Отказываться от проведения гонки? Увеличивать стартовый взнос?
— Не знаю. От меня это никак не зависит в данном случае. Как они говорят, они всё пересчитают, и будут принимать для себя на будущее какое-то решение. Если они возьмутся проводить за те же деньги — хорошо, если назначат другую цену, ретранслирую это их предложение в лыжные круги, если найдутся желающие, опять-таки хорошо. Не найдутся — значит, нет, что мы тут сможем поделать?
— Это правда, что они специально к этой гонке построили большую избу где-то на острове для финального ночлега на 20 человек, которой нам так и не удалось воспользоваться?
— Да, это правда. Более того, они там же построили баню, но чуть-чуть её не достроили. То есть они проделали к этой гонке очень большую работу: специально купили кусторез, специально летом прошли, прочистили все просеки, специально к этой гонке построили избу с баней. Мы с тобой час назад узнали, что на обслуживании этой гонки, в которой было 20 участников, работало 40 человек. С одной стороны я удивлён, что так много, а с другой стороны, можно сказать, что удивлён не сильно, потому что видно же, какую махину нужно было провернуть.
— Как считаешь, эта гонка созрела, чтобы идти в две, в три волны? Или оргкомитет пока не потянет?
— Я думаю, что мы решим это летом. Я приеду к ним сюда, мы сядем за карты и обсудим. Собственно, основные сложности — с водой, проступающей поверх льда, со снегоходами. Если мы сможем проложить трассы таким образом, чтобы меньше зависеть от воды, чтобы были какие-то аварийные варианты, чтобы не нужно было гнать из Калевалы в случае форс-мажора снегоход за 40 км, чтобы кого-то вытаскивать, выручать, буксировать, то, я думаю, две волны они потянут. Потому что, в принципе, уже сейчас у них есть восемь снегоходов. Автомобили, в общем, тоже всегда можно привлечь. Всё-таки Калевала — это не Войница, здесь живёт 5.000 человек, и достаточное количество микроавтобусов найти, думаю, можно.
— Приятно ощущать себя родоначальником первой российской лыжной многодневки?
— (задумался) И да, и нет. Есть люди, которые чем-то остались недовольны, спрашивают — почему так или так? Задают вопросы из-за каких-то мелочей. Получается, что весь негатив, который относится ко всем организаторам, проецируется на меня. Это не может нравиться.
— Не обращай внимание.
— Ну да, наверное... В принципе, если бы не я был начальником, я всё равно сюда с удовольствием поехал просто участником. Главное не в том, что я здесь начальник, а в том, что мне нравится сама по себе идея многодневки — я бы с удовольствием уступил лавры начальника тому, кто сказал бы: я сделаю. Замечательно, вот тебе мои 25.000 рублей, я с удовольствием к тебе приеду. Но что-то пока нет желающих.
— Напомни, в какую сумму в итоге обошлась эта гонка участникам?
— Около 28.000. Это включая дорогу из Москвы туда-обратно, трансфер Кемь-Калевала, плюс проживание и полное обеспечение на маршруте. А чистый взнос без дороги — около 25.000.
— Но будем надеяться, что гонка будет жить?
— Я тоже на это надеюсь. А там — поживём — увидим.
_______
* «Л.С.»: Максим, Эрик, Лёня — организаторы гонки со стороны «ВелТа».
Беседовал Иван ИСАЕВ,
2 апреля 2010 г.
И мы пошли знакомиться.
— Это правда, что вы не стояли на лыжах 15 лет?
— Правда. Я тренер, работаю в 100 километрах отсюда в поселке Боровой. 15 лет я тренирую детей, гоняю их, показываю...
— А вы сами на тренировки на лыжах выходите, или в валенках?
— Иногда на охотничьих лыжах — чтобы лыжню им топтать. А на беговых лыжах не стояла 15 лет. 15 лет назад пробежала 22-километровый марафон, и с тех пор...
— Как же вы решились? Вы же не готовы?
— Как это не готова? А жилы? Я же с 5 лет на лыжах!
— Так вы 100 км прошли?
— Нет, 75. Я просто реально оценила, что там происходит на Куйто, после того, как мы прошли по Кешкеме — последнему перед Куйто озеру...
— Что такое Куйто?
— Куйто — это то озеро, по которому вы финишировали последние 20 км. Я поняла, что там всё занесено вдрызг, и поняла, что просто не дойду.
— Но как же так — 15 лет не стоять на лыжах и...
— Ну да, тем более и возраст уже... (смеётся). Но я, собственно, ради своих пацанов это сделала, которые тоже вместе со мной участвовали в гонке — один сегодня дошёл сотню, а другой дико сейчас сожалеет, что дал себе поблажку и прошёл всего 53 км.
— А что он говорит по этому поводу?
— Да я им сразу сказала: это не лыжная проверка, это проверка на стержень. У одного стержень, по крайней мере, какие-то задатки, как выяснилось, есть, у другого — пока нет.
— А как вы узнали про эти соревнования?
— Сообщили из управления детских спортивных школ, и я сразу же сказала — да! Я сама — да! Я помру, но я поеду. Я просто читаю в вашем журнале отчёты о поездках на разные марафоны, и не поверите, слюни — просто топят. Журнал настолько реально классный, с разными разделами, мне в нём всё так нравится.
— Спасибо.
— У меня на базе лежат разные номера, дети их постоянно листают. Они пока, в принципе, смотрят больше картинки, но и посредством картинок в мозги что-то проникает, правда? Лыжи — это каторга, настоящая каторга. Ребенка туда затянуть...
— Проблема?
— Ой! У нас футболистов — немерено, баскетболистов — немерено. А лыжников... Хожу за каждым, чтобы не потерять ребенка.
— А Боровой большой посёлок? Или это город?
— Да нет, посёлок, две тысячи жителей.
— Так у вас там что — ДЮСШ?
— Нет, у нас только одна детско-спортивная школа в районе, а у меня в Боровом — отделение этой ДЮСШ.
— Лыжная трасса у вас есть какая-то?
— Вообще ничего нет.
— А где же вы готовите детей?
— У нас есть маленький тренировочный круг в 500 метров — для скоростной работы, для быстроты, а на дальняк мы по просёлочным дорогам катаемся.
— По снегоходным?
— Нет, по автомобильным. У нас же нет асфальта, как здесь, в Калевале, у нас во всём районе, кроме Калевалы, везде грунтовые дороги. Вот и у нас в Боровом грунтовые. И если грейдер не успел дороги почистить, посыпать песком, мы на них и катаемся.
— Коньком? Классикой?
— Коньком. Если говорить о классике, то вот эта сотня — практически единственная возможность покататься по резаной лыжне.
— Что же вам никто трассу-то не сделает? Хотя бы «трёшечку»?
— А кто мне её сделает? Если я её сделаю, то только я её и сделаю. Но я трезво оцениваю свои возможности. Так что мы на нашем 500-метровом кружочке крутимся как зайцы.
— Но ведь 500 метров — очень мало...
— Но это хоть что-то. Всё равно ведь дети стоят на лыжах.
— Но если возвращаться к сегодняшней гонке, какие впечатления?
— (почему-то шёпотом) Супер! Просто супер! Я в восторге. Резаная лыжня пришла в Калевалу — ну кто из нас когда мог о таком мечтать?
Беседовал Иван Исаев,
28 марта 2010 г.
...И был торжественный вечер после гонки. Мы спустились вниз, в ресторан. Миша Деев пел песни, мы подпевали, народ «отходил», «отмокая» после 100-километрового испытания, перенесённого сегодня всеми нами. На стол подали салаты, потом — мясо под морошковым соусом с картошкой, мы заказали пива.
К нам спустился Андрей Ситников. Он на удивление легко и спокойно, подсев к нам, достал какие-то свои коробочки и баночки и принялся хрумкать редькой, морковкой, капустой. На лице его была написана улыбка...
Помню, я сфотографировал его, а потом мы все уселись за одним столом и начали под смех и шутки уплетать каждый своё: мы — мясо под морошковым соусом, запивая всё это пивом, а он — свои редьки-редисочки. Мы расспрашивали его о сыроедении, о том, почему и как он ко всему этому пришёл, как сумел так похудеть, а он рассказывал и рассказывал, а мы всё слушали и слушали, а вечер катился и катился к ночи, к позднему апрельскому закату, и всем нам было так хорошо...
А потом в Москве, перебирая съёмку и наткнувшись на эту фотографию, я вдруг подумал: ну почему я не догадался взять у него интервью?
И вот — удача. На второй «Карельской сотне» мы снова сошлись с ним вместе. И уж тут я своего не упустил. Вот только снимок этот из 2009 года, а текст — из 2010-го.
Но я думаю, вы меня извините за это.
— Ты говоришь, весил 105 кг? Как это ты так раздобрел?
— После ранения. Была ситуация, когда я вернулся фактически с того света. У меня были перерублены плечо, связки, артерии, была большая потеря крови. Соответственно, врачи после операции сказали, чтобы года два вообще не двигался. Ну, соответственно, сразу начал набирать вес.
— Ты лежал в постели и ел, что ли?
— Не то чтобы лежал и ел... Когда молодой был, боевой вес был — около 76. А ближе к 38 годам дошёл до 106. Тогда, помню, в первый раз пошли мы в туристический поход в Сафроновской группе — так я оказался в нём самым последним. Вера Гурьева в тот день была среди нас лучшей. И после того как я пришёл к костру самым последним, я выпил там всю воду, какая оставалась. Сердце колотится, а я всё напиться не могу, представляешь? Вот тогда-то я и поставил перед собой цель выиграть к концу сезона у Веры.
— Она у вас в группе была первой по женщинам?
— Она была первой во всей нашей группе, и среди мужчин, и среди женщин. Там был Серёга Бекетов, Верин муж, ещё кто-то — всего человек 10 или 15. И вот, представь себе, в конце сезона я поехал на Праздник Севера в Мурманск, и поехал туда в первый раз. И где-то километра за два до финиша я вдруг увидел впереди себя Веру, и на финише выиграл у неё метр, она меня не видела.
— Коварно «взял» её из-за спины?
— Точно, коварно. Тогда я пробежал этот марафон почти за четыре часа, и для меня это был очень хороший результат. После этого я понял, что если хочешь тренироваться и чувствовать себя нормально, нужно уже более серьёзно заниматься. И мы начали бегать. Валера Шишкин начал брать меня с собой на тренировки, и тут-то я понял, какой я слабый. Понял, что нет ни сил, ни дыхалки, ничего нет, а вес — большой. И потихонечку через тренировки начал втягиваться, начали расти у меня результаты. А в 2008 году осенью я уже полностью перешёл на вегетарианство и практически даже на сыроедение.
— А как ты к этому пришёл? Зачем тебе это? Читал что-то?
— Я сначала прочитал «Трансерфинг реальности» Вадима Зеланда, эта книга дала мне первый толчок.
— А что это за книга?
— Скажем так — некое философское учение. Взгляды на жизнь, как себя вести, почему происходят всякие негативные события в жизни, как мы их к себе притягиваем или, наоборот, отталкиваем. И она произвела на меня сильное впечатление, потому что до этого я задавал себе какие-то вопросы и не находил на них ответа. А тут стал находить.
— Ты сейчас вообще мяса не ешь?
— Вообще.
— А почему? Вредно, что ли, его есть?
— Ну, то, что мясо есть вредно, говорят многие — Шаталов, Брегг. Дело в том, что кишечник человека не приспособлен для переваривания мяса.
— Слушай, ну что за ерунда? Человек ведь хищник по своей природе?
— Нет, человек — изначально травоядное животное. У человека строение кишечника такое же, как у коровы, у него кишечник длинный. А у любого хищника кишечник — короткий. У хищника мясо при переваривании проходит короткий путь. Кроме того, желудок волка выделяет намного больше соляной кислоты, чем желудок человека.
— И желудок волка успевает расщепить мясо?
— Да, у волка всё это успевает расщепиться, а у человека организм из-за мяса зашлаковывается. Впрочем, точно так же и от хлеба, и от некоторых других продуктов.
— А что же ты, в таком случае, ешь?
— Пророщенную пшеницу, замоченную холодной водой гречку, чечевицу, горох.
— Чечевица — это что? Фасоль?
— Типа фасоли, гороховая группа. Заливаю их холодной водой часов на 8-9 и потом ем. Ещё овощи, фрукты, сухофрукты, орехи.
— И как это выглядит на практике? Вот ты приехал сюда соревноваться. Ты что, всё это привёз с собою, что ли?
— Ну да, а какие проблемы?
— И что, с вечера замачиваешь гречку? Вот что ты сегодня ел с утра перед гонкой?
— Сегодня съел корень. Один корень. Типа редиски. И всё. Почистил, как морковку, и съел. А сейчас гречку залил холодной водой, завтра к обеду она будет готова.
— Но ты же уезжаешь, зачем ты её замачивал?
— Так пока я буду ехать в дороге, она разбухнет, и потом я её съем. У меня пшеница пророщенная уже стоит, чечевица стоит готовая. Так что с голода не умру.
— А что значит пророщенная пшеница? Сколько она у тебя замокает-прорастает? Ты её заливаешь холодной водой?
— Тут, знаешь, очень интересная арифметика. Полтора года назад мне товарищ привёз 50-килограммовый мешок пшеницы. Так я его до сих пор ещё не съел, представляешь?
А как готовить? Беру стакан сухой пшеницы, заливаю на 24 часа холодной водой, после этого сливаю воду, раскладываю пшеницу на подносе тонким слоем, накрываю марлечкой и жду ещё 12 часов. Когда пшеница прорастает, она даёт маленький тоненький росточек.
— Сквозь марлю?
— Да нет, когда марлю уже убрал, пшеницу помыл, там на зерне появляется крошечный зелёный росточек. Главное, чтобы он не был длинным, чтобы был длиной не более 3-4 миллиметров. Всё, пророщенная пшеница готова, сложил в банку, поставил в холодильник. Два-три дня эту пшеницу можно есть, очень экономно.
— А рыбу, яйца ты ешь?
— Яйца уже нет, а вот рыбу и творог пока ем, пока не отказался.
— А почему от яиц отказался? Они так же плохо влияют на кишечник, как и мясо?
— Насчёт яиц пока не могу сказать, ещё сам не разобрался. Хотя вроде бы американцы уже доказали, что яйца полезны, что полностью перевариваются организмом, но я сам пока для себя не разобрался в этом вопросе.
— И насколько ты похудел после того, как отказался от мяса?
— Сейчас я вешу 80 кг, а сначала, когда перешёл на сыроедение, похудел до 75. Но сейчас начал прокачивать ноги, и вес увеличился.
— В тренажёрном зале прокачиваешь?
— В тренажёрный зал хожу, бегаю, прыгаю. Для того, чтобы поднять результат, нужно прокачивать в том числе и ноги, этим и занимаюсь.
— Слушай, мы вот сейчас сидели за завтраком с Володей Кочетовым, обсуждали тебя. Я ему говорю — сейчас пойду у Андрюхи брать интервью. Он мне говорит: «Я вот не самый худенький на свете, но я не могу себе отказать в удовольствии после марафона выпить кружку-другую пива. И я не знаю, кто из нас больше прав — то ли Андрюха, который сейчас весь из себя такой спортивный, худой и прокачанный, но при этом не может себе ничего позволить, то ли мы с тобой — не самые худые парни, которые могут, тем не менее, почувствовать вкус, удовольствие от хорошей отбивной, бокала-другого холодного пива с устатку».
Ты мне скажи — а тебе вкусно так жить?
— Нет, если бы мне сейчас захотелось после марафона выпить пива, то я его выпью. Но это будет, предположим, раз в месяц. Если мне захотелось выпить вина или пару рюмок водки, я себе в этом не отказываю — когда чего-то хочется, нужно себя баловать. Потому что если не будешь себя баловать, жизнь будет пресной, неинтересной. Но организм в таких случаях сам регулирует, сам определяет дозу: почему-то больше двух бокалов уже ничего и не хочется, уже достаточно, чтобы насладиться и вкусом алкоголя, и хмелем, и хорошей компанией.
— Ну и что ты нам с Кочетовым посоветуешь? Как нам похудеть? А заодно и всем тем, кто прочитает это интервью?
— Конечно, занятия спортом подсушивают тело, делают его более сильным, крепким. Но путь к похудению через спорт без изменения рациона питания — очень долгий, я бы сказал — нерационально долгий. Похудеть можно только изменив питание, изменив структуру пищи, изменив количество потребляемых калорий. Ведь есть можно много, но нужно есть только ту пищу, которая будет перевариваться организмом и принесёт энергетику. Например, в хлебе, мучных изделиях — много калорий, но они совсем не несут энергетики.
— А что значит «не несут энергетики»? А что же тогда они несут?
— Энергетику несут зеленые овощи, пророщенная пшеница, — вот эти продукты несут чистую энергию, которая полностью идёт на переработку. А хлеб — это мёртвые злаки, там уже нет практически никаких микроэлементов. Я не диетолог, не специалист по питанию, но по моим личным ощущениям мне сейчас жить стало проще. Во-первых, я не завишу сейчас от питания вообще. Фактически я могу взять с собою гречку и жить на ней сколько угодно.
— А ты её ничем не приправляешь?
— Нет. Просто заливаю водой.
— И тебе вкусно?
— Вкусно.
— ?!!
— Нет, сначала было тяжело. Но вкусовые рецепторы у человека привыкают к любой пище. Это точно так же, как ты привыкаешь к тренировкам или какой-то физической нагрузке. Поэтому морковка, если она сочная, доставляет столько удовольствия — просто караул. Или петрушка, укроп. Да та же кинза — удовольствие от неё, скажу я тебе, не передать словами.
— А ты её просто так ешь? Или с картошкой?
— Картошку стараюсь вообще не есть.
— Картошка — плохая пища?!
— На мой взгляд, менее полезная, чем зерно или гречка.
— Чудно, Андрюх...
— Чудно...
(Улыбаемся оба).
* * *
Впечатление — как будто поговорили два человека с разных планет. Но вот он — этот диалог людей с разных планет — перед вами.
Всё слово в слово.
Беседовал Иван Исаев,
Калевала, 28 марта 2010 г.