Виктор Маматов: «Никаких больных астмой нет, а есть жульничество чистой воды»

Сегодня свой 78-й день рождения отмечает двукратный олимпийский чемпион по биатлону, руководитель советско-российских делегаций на четырех Олимпийских играх Виктор Маматов. Вот несколько историй из его богатой спортивной биографии, рассказанных им самим.

- На Олимпийских играх 1968 года в Гренобле мне, лидеру советской биатлонной сборной, действующему чемпиону мира, доверили нести знамя страны на церемонии открытия. Кандидатов на право стать знаменосцем было двое – я и фигурист Олег Протопопов, который катался в паре с Людмилой Белоусовой. Почему в итоге выбрали меня, не знаю. Олег, помнится, очень сильно обиделся, он ведь к тому времени был уже олимпийским чемпионом. Прямо зубами скрежетал, всем своим видом показывая, что терпеть меня не может. Но я-то был причем? Моей вины перед ним никакой не было…

О ТОМ, КАК УДОСТОИЛСЯ «ПЕРСОНАЛЬНЫХ» АПЛОДИСМЕНТОВ ОТ КОРОЛЯ НОРВЕГИИ И ЕГО СВИТЫ

Волновался, естественно, здорово. Когда шел по стадиону, мурашки по коже бегали, вся спина от переживаний была мокрой. Видел до этого по телевизору, как несли знамя штангисты – на вытянутой руке, и старался делать также. Вроде бы все получилось достойно. Правда, уже после церемонии некоторые руководители нашей делегации, которые шли в первом ряду, высказали по-доброму претензии: куда, мол, так спешил? А я, действительно, стараясь, согласно полученной инструкции, не отставать от девушки, которая несла табличку с надписью «СССР», и шагать с ней в ногу, слегка оторвался от группы…

Но как бы там ни было, я стал первым нашим знаменосцем на зимних Играх после Олега Гончаренко, Николая Сологубова и Евгения Гришина, кому удалось выиграть там золотую медаль. Удалось это сделать в эстафетной гонке 4 х 7,5 км, дисциплине, которая дебютировала в тот год на Олимпийских играх. Не безосновательно рассчитывал на победу и в индивидуальных соревнованиях, но не суждено было – финишировал только седьмым…

Обсуждая накануне с тренером Александром Приваловым вопрос: в какую группу меня поставить, остановились, по моей просьбе, на четвертой в которой должны были бежать все основные соперники во главе с чемпионом мира 1966 года норвежцем Йоном Истадом. В соответствии с обещанным морозом в день соревнований построили и стратегический план. Расчет был на то, что к моменту старта должно прилично подморозить и тогда весь расклад будет перед глазами: можно будет в случае необходимости где-то добавить…

Первым в нашей команде на дистанцию ушел самый молодой – Саша Тихонов. Вслед за ним побежал Магнар Сольберг, будущий двукратный олимпийский чемпион, трехкратный чемпион мира, но в тот момент запасной сборной Норвегии. Вот эта первая группа из 20 участников и успела проскочить, поскольку затем погода стала резко меняться. Мороз начал отпускать, пошел легкий снежок, который сменился дождем. Трасса раскисла. Я стартовал под 58-м номером, мы и лыжи в соответствии с погодными изменениями, успели перемазать, но это уже не помогло. Бежал, не видя в снежной кашице под ногами собственных ботинок, только носки на три-четыре сантиметра торчали…

А там на трассе был участок, где со спуска съезжаешь и дальше – дли-и-инная прямая. У первой двадцатки спортсменов с этого спуска лыжи метров четыреста сами катили, скорость сумасшедшая, а я как с горы съезжал, практически останавливался. Эту прямую, что называется, на жилах прошел, утопая в снежном месиве. В итоге хоть и оказался в группе сильнейших лучшим, в общем зачете занял, как я уже сказал, только седьмое место. Лидер норвежцев Истад стал одиннадцатым, а все остальные фавориты – вообще в ауте, потому что когда четвертая группа финишировала, дождь уже был сплошным…

Олимпийским чемпионом в результате стал Сольберг. Тихонов выиграл серебро, а бронзовую медаль получил Владимир Гундарцев, еще один наш спортсмен, стартовавший в первой двадцатке

Пережил я, конечно, это поражение очень тяжело, хотя мне не в чем было себя упрекнуть: выложился на дистанции так, что геморрой от перенапряжения заработал. Прямая кишка, простите за подробности, на два сантиметра вылезла. Массажист команды Валентин Соболев, к которому я обратился за помощью, как увидел, сразу положил меня на стол и с помощью массажа и каких-то мазей вправил все на место. «Теперь, – говорит, – тебе надо обязательно отдыхать, иначе, если это дело лопнет, тогда все…». Я мигом о геморрое забыл: «Как отдыхать? Эстафета же через два дня!»

Утром в день эстафеты Привалов спрашивает: «Как себя чувствуешь?». « Все нормально! – говорю. – Я готов бежать!». Другого ответа Александр Васильевич, естественно, от меня не ждал, да его и быть не могло. «Ладно, – говорит, – побежишь, но только не четвертый этап, а третий. Пусть это для норвежцев станет маленьким сюрпризом – они на третий этап Сольберга ставят, хотят, учитывая его прекрасную форму, здесь решить судьбу гонки, создав необходимый отрыв…»

Тихонов, которому был доверен первый этап, с блеском, несмотря на один штрафной круг, его преодолел, передав эстафету Николаю Пузанову с отрывом в 45 секунд от шедшего вторым шведа Ларса-Гьорана Арвидсона. Пузанов «закрутился» дважды, но, к счастью, швед Торе Эрикссон тоже был не идеален в стрельбе, и наш отрыв увеличился до минуты 41 секунды. Лучшее время на втором этапе показал чемпион мира 1965 года норвежец Олав Йордет, который значительно поправил дела своей команды, сократив отставание от сборной Швеции до двух секунд. А на третьем этапе Сольберг с первых же метров вывел Норвегию на второе место.

Стреляя лежа, я первую пулю послал в «молоко». Что такое? Прицелился снова – хлоп, и чувствую, локоть провалился в снег. Тем не менее, с маленьким просветом попадаю. Тогда следующий выстрел опять, уже сознательно делаю с маленьким просветом и снова мимо. Беру чуть повыше, и… все оставшиеся попытки получаются точными. Хоть и с запасным патроном, зато без штрафных. Но пока возился, Сольберг сумел чуть приблизиться, отыграть несколько секунд…

На втором огневом рубеже, стоя, обошлось, к счастью, без приключений: отстрелялся быстро и точно, отправив Владимира Гундарцева на последний этап с преимуществом в минуту и 16 секунд.

Володя «лежку» отстрелял нормально. Но Истад очень быстро шел по дистанции. Когда Гундарцев стал готовиться ко второй стрельбе, на «стойке», норвежец уже к ней подкатывал. «Я начал стрелять, – рассказывал потом Владимир, – а Истад винтовку зарядил и…не стреляет. Стоит и глазами меня давит. Я его взгляд почти физически на себя ощутил. Повернулся, гляжу, он винтовку опустил и на меня пристально смотрит. Такая своеобразная «психическая атака». Бог с тобой, думаю. Продолжаю стрелять: бах – мимо, снова прицеливаюсь – опять мимо. А он, видя это, начинает быстро закрывать свои мишени…

Я взял паузу, сосредоточился и тоже попал. Потом – еще раз, а Истад, напротив, промазал. И вот он, кульминационный момент: у него два последних патрона и две непораженных мишени, у меня один патрон и одна мишень. Промахнись я – это был бы штрафной круг, и одному Богу известно, как сложилась бы в дальнейшем борьба, поскольку моя неудача могла вдохновить норвежца на точную стрельбу, а лыжи у него в тот день катили лучше. Прикладываюсь, меня от волнения болтает, – продолжал Владимир, – винтовку ходуном ходит, а Истад снова не стреляет, опять, чувствую, меня взглядом сверлит, гипнотизирует. Нет, думаю, все равно попаду. Собрался, взял себя в руки, плавно нажал курок и попал! Этот точный выстрел все и решил, поскольку он надломил соперника. Норвежец хотел меня психологически переиграть, а в итоге проиграл сам, заработав, в итоге, два штрафных круга…»

Мы выиграли эту эстафету с преимуществом в минуту и 48 секунд, став первыми в истории олимпийскими чемпионами в этой дисциплине. Это была большая победа! Я в тот день впервые видел, как руководители нашего спорта, среди которых были фронтовики, прошедшие Великую Отечественную войну, не стесняясь, плакали от счастья и гордости за нас, за нашу страну…
А вскоре после этого я был удостоен «персональных» аплодисментов от самого короля Норвегии. Случилось это в том же 1968 году на товарищеском матче с национальной сборной этой страны. Тогда еще не было Кубка мира с его этапами, поэтому были придуманы такие встречи. Первая состоялась в Новосибирске сразу после Олимпиады в Гренобле. Там, кстати, мы эстафету тоже по ходу проигрывали, уступали перед последним этапом норвежцам минуту и 40 секунд, но мне удалось отыграть их не у кого-нибудь, а у самого Сольберга. Это была впечатляющая победа! Весь Новосибирск тогда гудел…

В ответном матче в первый день бежали парами, по одному спортсмену от каждой команды. Перед стартом нам тренерами была поставлена задача: каждый должен обязательно выиграть у своего соперника. Так и получилось, после чего судьба матча (если считать очки) была решена уже после первого вида программы.

Во второй день соревнования посетил король Норвегии Олав V вместе со своей многочисленной свитой. Кто-то из норвежцев сказал нам, что Рагнер Твайтен, который в первый день бежал со мной в паре, в свое время учился где-то вместе с королем, и Олав V приехал поболеть заодно и за своего сокурсника

У нас на первом этапе, как всегда, бежал Александр Тихонов, который передал эстафету Александру Ушакову на секунду позже Ивара Норкильда. Ушаков накануне показал лучшее время на дистанции 20 км, но в этот день у него что-то не заладилось со стрельбой: долго выцеливал, заработал два круга штрафа и, как результат, после второго этапа мы проигрывали уже две с половиной минуты.

Тем временем снег, который на момент старта был небольшим, усилился. Потом внезапно почти прекратился. Ринат Сафин, которому наши смазчики успели в этих переменных погодных условиях подобрать оптимальный вариант мази, пробежал свой этап вроде бы неплохо, но сумел отыграть только одиннадцать секунд. Помню, когда передавал мне эстафету, в сердцах выкрикнул одно крепкое русское словцо, которое идеально рифмуется со словом «конец». Ситуации, действительно, была практически безнадежной. Оставалось всего 7,5 километра дистанции с двумя огневыми рубежами, а отрыв норвежцев составлял 2 минуты 19 секунд!

Рванул я за ушедшим далеко вперед соперником и а про себя думаю: « Твайтен же по натуре трус». Он, действительно, не отличался большой психологической устойчивостью, в чем я не раз убеждался, встречаясь с ним раньше в очных дуэлях. Он меня откровенно боялся, как, впрочем, и другие норвежцы, включая их бесспорного лидера на тот момент Магнара Сольберга Его пробовали несколько раз против меня ставить на последнем этапе, и он всегда получал по полной…

Ну, короче, решил я снова попробовать испытать Твайтена на прочность, и, как поется в известной песне Владимира Высоцкого, рванул на 10 тысяч метров (в данном случае на 7,5 тысяч), как на 500. Включил максимальную скорость, пробегаю мимо нашего тренера Владимира Иерусалимского и слышу, как тот, не глядя на трассу, говорит запасному сборной Вячеславу Толкачеву: «.Где-то через 40 секунд Витька должен появиться…». «Кричу ему: «Владимир Вениаминович, я уже здесь! Лыжи скорее ставьте!»

Дело в том, что у меня к тому моменту снег начал к лыжам прилипать и для того, чтобы его срезать, я решил прибегнуть к уже много раз проверенному приему: проехать по другим лыжам, поставленным ребром на трассе. Но не ожидавший так быстро меня увидеть Иерусалимский растерялся и, вместо того, чтобы поставить лыжи носками вверх, перевернул их. Я проехал и… чуть не пропахал носом снег. Но, к счастью, удержался и хоть и вышел небольшой сбой, но потери оказались минимальными…

Между тем, как мне потом рассказали, Твайтен добежал до первого огневого рубежа, всем своим видом показывая, что торопиться не зачем – победа почти в кармане. Картинно поклонился королю и его свите, воткнул палки в снег, повесил на одну из них снятую перчатку, и начал готовиться к стрельбе лежа. Первый выстрел – точно в цель, второй – тоже. Болельщики зашлись в восторге…Наверное, норвежец столь уверенно стрелял бы и дальше, но в этот момент солдат-волонтер, который стоял на подходе к стрельбищу, объявил по радио, что к огневому рубежу приближается Виктор Маматов…

Твайтен, как и несколько ранее Иерусалимский, явно не ожидал, что я так быстро появлюсь в опасной близости. Услышав мою фамилию, он повернулся и, увидев меня, бегущего среди берез, дрогнул, если ни сказать сильнее. По крайней мере, все оставшиеся патроны, в том числе и запасные, он расстрелял в «молоко» Представляете, шесть выстрелов и все мимо! Три штрафных круга! Мои расчеты оправдались на сто процентов!

Быстро отстрелявшись без промахов, я полетел на крыльях теперь уже к победе. И, вдруг, вижу бегущего параллельным с трассой курсом запасного норвежского команды Тора Свендсбергета. С широкой улыбкой на лице показывает мне три пальца, поднятых вверх. Думаю, чего это он такой веселый? А потом выяснилось, что Свендсбергет, которого в тот день вытеснил из состава эстафетной команды Норвегии «однокурсник» короля Твайтен, искренне радовался неудаче товарища по сборной (у них тоже была острая конкуренция). А три пальцы вверх – это означало три штрафных круга, заработанных моим соперником

В стрельбе стоя у меня тоже никаких проблем не было. Они неожиданно случились там, где я их меньше всего ожидал, а именно на последнем небольшом подъеме, протяженностью 15-20 метров. Когда стрельба закончилась, и все стало ясно, по этому склону в сторону стадиона прошла вся королевская свита (а это несколько десятков человек), превратив его в снежную кашу. Я подбегаю к нему, ставлю палку – она проваливается, ставлю вторую – та же история. По колено провалился, встать не могу. Что делать? Не знал же в тот момент, насколько далеко отстал Твайтен. Палки вытащил и на четвереньках, как собака, пополз наверх. К счастью, недолго ползти пришлось. Наверх взобрался, смотрю, вся свита короля с криками «Браво!» мне аплодирует. А когда финишировал, вся наша команда, включая сервисменов, начала меня качать на руках…

А Твайтен закончил бег только через четыре минуты после меня. Вот как его психологически вырубило. Он и физически развалился...Тогда я еще раз убедился, что значит правильно нанести удар…

О ТОМ, КАК ПРЕДСТАВИТЕЛЬ СССР ПРОСПАЛ НА ПРЕДЛОИМПИЙСКОМ ЗАСЕДАНИЕ ТЕХКОМА МЕЖДУНАРОДНОЙ ФЕДЕРАЦИИ И КАКИМ ПОЛУЧИЛОСЬ «ПРОБУЖДЕНИЕ».

- На Олимпийские игры 1984 года я в приехал в качестве главного тренера сборной СССР по биатлону. В тот сезон мы вступили обнадеживающе: съездили на соревнования в ГДР, выиграли там все гонки, поехали в Швецию – уступили только на одной дистанции. Все шло как нельзя лучше, а прилетели в Сараево, многое сразу пошло наперекосяк. Во-первых, после тренировки под сильным дождем вперемешку со снегом простудились трое из четырех членов команды. Может быть, этого не случилось бы, если бы работники ВНИИФКа привезли в Сараево напиток из дальневосточных ягод и трав, который по моей инициативе и с одобрения специалистов института был специально закуплен на Сахалине. Пятьдесят литров этого, укрепляющего иммунную систему, напитка я лично привез в ВНИИФК. В Сараево взял с собой десять, договорившись, что оставшиеся сорок привезут позже. Не привезли и более того больше я их вообще не видел: видимо, работники института позаботились и о своем иммунитете…

Десять литров, которые «доехали» до Сараева, быстро закончились, с простудой, естественно, боролись, как могли, но все равно полностью избавиться от ее последствий не удалось…

Дальше – больше. Когда за день до первой гонки на 20 км мы пришли на контроль оружия, нас, как обухом по голове оглушили информацией о том, что расстояние от оси канала ствола винтовки до низа спусковой скобы должно быть 90 миллиметров. Как 90? Кто и когда ввел эти единые стандарты? Такая моя реакция была вызвана тем, что незадолго до Олимпиады мы привели эти скобы в соответствие с параметрами каждого члена команды, для Юрия Кашкарова, например, нарастили целых 32 миллиметра…

Ввести единые стандарты, как потом я узнал, предложили немцы, и думаю, что сделали они это как раз потому, что увидели наращенные скобы на наших винтовках. Но не важно, кто предложил и почему, главное было то, что это принятое летом 1983 года нововведение, прошло мимо нас. О нем не знал ни я, ни даже представители Ижевского завода – производителя этих винтовок. И это притом, что на заседании технического комитета Международной федерации, где принималось это решение, присутствовал представитель СССР Евгений Новиков. Но он, то ли проспал там, то ли забыл о принятом нововведении, закинув дома привезенные документы в ящик своего рабочего стола…

Ну, что делать? Надо убирать все, что нарастили, возвращать скобам изначальный вид. Но случилось так, что накануне в Москве умер Генеральный секретарь ЦК КПСС Юрий Андропов и в этой связи всех спортсменов и тренеров вызвали в Сараево (а мы жили загородом) на траурную церемонию. Я попросил руководство, спортсменов оставить, ссылаясь на то, что им завтра стартовать, но мне было отказано

Сам я, тем не менее, остался, чтобы контролировать процесс переделки скоб. А он, мягко говоря, затянулся. Тренеры (они же и оружейники), которым это было поручено, решили после церемонии помянуть по-русски покойного, и в результате к семи часам вечера, как мы договаривались, винтовок я не получил. А соревнования, напомню, начинались в девять утра следующего дня…

Звоню начальнику Управления зимних видов спорта Галаеву: «Виктор Ильич, где винтовки?». «Делают», – слышу спокойный голос в трубке. «Ну, вы же понимаете, что они нам нужны немедленно, чтобы успеть, хоть немного поработать с ними, притереться, поскольку это уже будут не те винтовки, к которым ребята привыкли, – новые мышцы включатся в работу при стрельбе?». «Не волнуйся, сделают», – повторил Галаев.

Проходит еще какое-то время, снова звоню, и опять слышу те же успокаивающие слова. А потом его и вовсе перестали к телефону подзывать: отошел, дескать, куда-то. Мобильных аппаратов мы тогда еще не имели.

К одиннадцати часам все-таки дозвонился опять. «Они не успели, – сказал Галаев, – не нашли материала. К семи утра подвезут».

Самое интересное, что там и надо-то было всего лишь отпилить то, что нарастили, просверлить две дырочки, вставить туда толстый алюминиевый провод, расклепать его и все!..

Прихожу к спортсменам, проверить, как идет отбой ко сну, у них, естественно, тот же вопрос: «Винтовки привезли?». «Нет, в семь утра обещают…»

Они легли спать, я снова позвонил, получив гарантию, что « к семи утра будут железно!».

В семь я уже, понятно, был на ногах. Пошел будить ребят, дверь открываю, а они все, как ваньки-встаньки, на кроватях: «Винтовки привезли?». «Нет, давайте пока на зарядку…»

Они побежали, возвращаются – винтовок нет. Время завтрака – винтовок нет. И только в 8.15 их привезли. Что мы успели за оставшиеся до старта 45 минут? Подержать в руках эти винтовки, чуть пристреляться, сделав несколько холостых выстрелов. А тут еще ветер не на шутку разгулялся…

В общем, наши результаты в гонке оказались более чем плачевные. Лучший – Сергей Булыгин финишировал семнадцатым. Ну, а в стрельбе по части промахов и вовсе общими усилиями антирекорд установили – 26 штрафных очков на троих!

После соревнований начались разборки. Приехал председатель Госкомспорта Марат Грамов, его заместитель Валерий Сысоев. Спросили, что случилось? Я рассказал. «Вам что, не сообщили о принятых единых стандартах? Почему?», – спросил у меня Грамов. Я ответил так, как думал, назвав фамилию Новикова, проспавшего по каким-то причинам это решение техкома. «Вы знаете его? – поинтересовался Грамов у Сысоева. «Конечно», – ответил тот. Он Новикова не просто знал, они с ним были хорошими друзьями. «Накажите его, немедленно отправьте домой, – скомандовал Грамов…

Но в итоге Новикова не наказали. А вот меня в этой истории попытались сделать крайним. В первый же рабочий день после возвращения из Сараево я почувствовал, что кто-то хочет всю вину за этот прокол свалить на меня. Вычислить этих «кто-то» было нетрудно, поскольку все они, включая начальника Управления и его заместителей, дружно перестали со мной здороваться. Безуспешными были и мои попытки попасть на прием к заместителю председателя Госкомспорта Сысоеву: его секретарша всякий раз отказывала под разными предлогами…

Как-то захожу в комнату, где сидели лыжники с биатлонистами, и кто-то вновь поднял эту тему, забрасывая, образно говоря, камень в мой огород. «Перевод таких документов надо делать сразу и своевременно информировать о них тех, кому они, в первую очередь, нужны, в данном случае это – главный тренер сборной и представители Ижевского завода. Тогда не будет подобных недоразумений «, – огрызнулся я в ответ

«Перевод был», – возразил кто-то. «В тех материалах, которые были мне предоставлены, не было ничего о принятых ограничениях», – наставил я.

Мне протянули увесистую пачку листов: «Вот новый подробный, дословный перевод «.Беру эти бумаги и в первом же параграфе читаю: «Винтовка в биатлоне должна быть автоматической или полуавтоматической…». Тот, кто переводил, пропустил частицу «не», а это принципиальная ошибка, поскольку в биатлоне винтовки как раз не должны быть автоматическими и полуавтоматическими

Громко зачитываю это предложение и со словами: «А вы говорите, дословный и точный!» запускаю эти листы туда, откуда мне их передали. Они разлетелись по всей комнате…

Вечером, придя домой, с порога огорошил жену: «Собирайся, возвращаемся домой, в Новосибирск!»

Впрочем, «огорошил» – это в данном случае не точное слово. Точное будет «осчастливил», поскольку супруга, которая переехала ко мне в Москву в 1982 году вместе с младшим сыном (старший тогда служил в армии), никак не могла привыкнуть к столице, тосковала по родному Новосибирску, несмотря даже на то, что нам, когда меня пригласили на работу в Москву, выделили хорошую по тем временам трехкомнатную квартиру в Северном Чертанове

«Слава Богу!» – сказала она, когда я объяснил ей причину своего решения, и стала, я думаю, мысленно готовиться к отъезду. Но потом, как всегда, позвонила ее хорошая подруга, с которой они много лет проработали в одной из железнодорожных контор Новосибирска, и которая тоже вместе со своей семьей переехала в Москву. Зинаида, естественно, поделилась с ней своей радостью по поводу предстоящего возвращения в Сибирь, рассказала историю, случившуюся со мной. Та выслушала, возмутилась несправедливостью, допущенной по отношению ко мне, попросила подозвать меня к телефону, а сама передала трубку своему мужу. А ее муж, Платон Осокин был не кем-нибудь, а референтом Генерального секретаря ЦК КПСС Константина Черненко. Мы с ним были хорошо знакомы еще с тех времен, когда он работал секретарем Новосибирского горкома партии. Выслушав эту историю из первых уст, он спросил: «А ты у Грамова был?». «Нет, – говорю, – попытался попасть к Сысоеву, но меня к нему не допускают»

«Не валяй дурака! – сказал Платон, – не вздумай никуда уезжать. Завтра иди на работу, тебя вызовут…»

Скажу откровенно, на работу я, тем не менее, пришел с написанным заявлением на увольнение по собственному желанию, но сразу же заметил перемены, которые чудесным образом произошли в коридорах Госкомспорта. Все, кто раньше не замечал меня в упор, вдруг, стали любезно здороваться, в том числе и начальник Управления. Потом по внутренней связи меня вызвали к Грамову. Тот набросился на меня, не успел я перешагнуть порог его кабинета: «Ты что себе позволяешь! Почему звонишь Осокину?»

Я, естественно, все объяснил, сказал, что сам не звонил, что все получилось, как получилось. А уехать решил, потому что в сложившейся ситуации, в условиях, по сути, объявленного мне бойкота, работать не могу.

Марат Владимирович немного оттаял: «Мы же, – говорит, – с тобой эту тему еще в Сараеве обсудили и закрыли. Выбрось из головы мысль об отъезде – иди и работай!»

На этом в этой истории была поставлена точка.

О ТОМ, ЧТО «АСТМАТИКИ В БОЛЬШОМ СПОРТЕ – ЭТО ЖУЛЬНИЧЕСТВО»

Олимпийские игры 2002 года в Солт-Лейк- Сити, на которые я в четвертый раз (после Калгари, Альбервиля и Нагано) приехал в качестве руководителя нашей делегации, превзошли по части скандалов многие другие вместе взятые. Еще до их начала была отстранена от участия наша лыжница Наталья Баранова-Масалкина. На последнем предолимпийском сборе в Австрии у нее была взята проба на допинг, в которой обнаружили запрещенный препарат ЭПО. Но тогдашние старший тренер российской женской лыжной сборной Александр Воронин и президент Федерации лыжных гонок России Анатолий Акентьев скрыли от меня результаты пробы «А», решив дождаться пробы «Б». В итоге скандал грянул уже в Солт-Лейк-Сити, за день до открытия Игр.

На пресс-конференции, организованной по этому случаю, «отдувались» мы с руководителем антидопинговой комиссии Олимпийского комитета России Николаем Дурмановым. Я тогда сказал: «Да, у нас есть проблема, мы ее признаем, боремся и будем бороться с тем, чтобы подобных случаев в команде не было. Но раз уж борьба с использованием запрещенных препаратов объявлена на всех фронтах, она должна вестись масштабно и всеохватывающе, без лазеек для допинга. А они есть и существуют вполне официально. Я имею в виду проблему с астмой, с которой никто не борется, но которая во время соревнований дает, якобы, больным ею огромное преимущество над остальными за счет применения запрещенных препаратов». Нам тогда уже стало известно, что эти «астматики» делают «коктейль», некую субстанцию в аэрозольных баллончиках из семи-восьми ингредиентов и принимают за десять минут до старта, разворачивая сразу и во всю ширь дыхательную систему. Другими словами, пока другим, даже после хорошей разминки, надо пробежать не менее 500 метров, чтобы вработаться, поскольку сразу закисление организма начинается и все тело «стоит», «больные астмой» начинают работать на полной скорости с первых же метров…

Но позже выяснилось, что зря я все это рассказывал аккредитованным на Играх российским журналистам, поскольку никто из них, как следует, о допинговых нарушениях под прикрытием астмы не написал, в отличие от скандала с Барановой, который был расписан во всех красках.

Вскоре после этой пресс-конференции Международный олимпийский комитет провел рабочее совещание, на которое были приглашены все главы национальных делегаций. Обсуждались насущные вопросы, в том числе и медицинские. Вышел на трибуну Патрик Шамаш, директор МОК по медицине и науке, и начал говорить о том, что, к сожалению, в Олимпийских играх участвуют много больных астмой, в частности, в дисциплинах, связанных с выносливостью, их почти 70 процентов, что для решения данной проблемы, этих спортсменов надо лечить, и так далее.

Дождавшись, когда он закончит, я попросил слово и спросил у докладчика: «Вы можете назвать фамилии спортсменов-астматиков, ставших олимпийскими чемпионами? А также сказать, из каких они команд, чтобы все знали этих героев, сумевших, будучи больными астмой, выиграть у здоровых?». Он замялся и вместо ответа задал мне вопрос: «А сколько в вашей команде больных астмой?». «К счастью, у нас больных нет, – говорю. « Как!? – опешил он, – я вас поздравляю!». «И все-таки, – продолжил наседать я, – ответьте на мой вопрос. Я на этом настаиваю, поскольку считаю, что в этом случае надо не о врачебной этике говорить, как это делаете вы, а о принципах фэйр-плей, честной игры. Все должны быть в одинаковых условиях. Если кто-то болен астмой, пусть дома лечится, и на соревнования приезжает здоровым. А если боитесь, что что-то может произойти, выставляйте пикеты в труднодоступных местах трассы, чтобы они могли при необходимости оказать срочную медицинскую помощь».

Он снова начал юлить, говорить о том, что в данный момент у него нет таких данных, что к следующему совещанию подготовится и доложит…

Но, как вы догадываетесь, следующего совещания уже не было, по крайней мере, меня больше никуда не приглашали. А проблема до сих пор очень актуальна. Никаких больных астмой, я уверен, нет, а есть жульничество чистой воды!

"Советский Спорт"