• 
  Антон Пилясов

  Sports.ru

Макс Хауке: "Я специально притормаживал в гонках, чтобы не вызывать подозрений"

Это случилось на чемпионате мира-2019 в Зеефельде. Местные силовики накрыли допингового доктора Марка Шмидта и пятерых лыжников: австрийцев Хауке и Доминика Балдауфа, эстонцев Карела Таммъярва и Андреаса Веерпалу, а также призера ЧМ Алексея Полторанина из Казахстана.

Два представителя клиники Шмидта работали там же, в Зеефельде – в здании, замаскированном под парикмахерскую, которое стояло рядом с отелем сборной Австрии.

А Хауке предстал перед судом (в Австрии допинг – уголовка). На слушаниях он признался в использовании гормона роста и кровяного допинга. Если его вина в незаконном присвоении средств (призовых за гонки) будет доказана, ему грозит тюремное заключение на срок от 6 месяцев до 5 лет.

Но пока вердикт не вынесен, Хауке решился рассказать всю историю полностью: как он начал принимать допинг, когда это делал и почему избегал наказания. Ниже – перевод его большого интервью шведскому медиа Expressen.

Считал, что на допинге сидят все

– Каждый раз, когда я смотрю на эту фотографию, то вновь слышу, как полиция открывает дверь. Прекрасно помню тот момент, когда осознал: все кончено. До того, как в сети появилось эти видео и фото, я думал, что все видят во мне хорошего парня. Но после... Многие видели во мне только допингового монстра.

– А ты таким не хочешь быть.

– Нет. Это одна из причин, по которой я согласился рассказать обо всем. Потому что эта история куда больше, чем просто фото, где я сижу с иглой в вене.

Как все началось? Каждый раз, когда один из лыжников проводил неожиданно сильную гонку, ходили тихие разговоры: «И чем его, интересно, кормили на завтрак?» А в СМИ постоянно появлялись новости о новых допинг-случаях. Тогда я крепко задумался. И у меня внутри появилось странное чувство.

– Чувство, что все сидят на допинге?

– Не все. Но многие. А потом случилась Олимпиада-2014 в Сочи. Когда один из моих товарищей по команде попался на эритропоэтине (лыжник Йоханнес Дюр – Sports.ru). И тогда я сделал ошибку всей жизни.

– Объясни.

– Талант Йоханнеса был сопоставим с моим. Он достиг вершины. А еще он принимал допинг. Поэтому у меня появилась мысль, которую я принял за правду: «Единственный шанс победить – использовать допинг». Это был первый шаг по скользкой дорожке.

Тогда я должен был подумать о последствиях. Осознать, что есть и другие пути, другие возможности. Но сначала я не задумывался об этом, а потом уже и пути назад не было.

Кодовое имя, секретный телефон и тайная комната в отеле

Решение было принято – оставалось только найти способ использовать допинг. И это оказалось очень просто: Хауке обратился к Дюру – тот дал контакты врача. Это был немецкий доктор Марк Шмидт. На первой встрече с ним Макс выбрал себе кодовое имя – Мориц. Это имя использовалось в разговорах между врачом и клиентом в интересах конспирации.

Хауке начал работу со Шмидтом весной 2016-го. И принимал допинг до скандального ЧМ-2019 в Зеефельде.

– Я понимал, что все это неправильно. Я рисковал всем. Но в то же время должен был сделать это, потому что я хотел попасть в мировую элиту лыжных гонок. Шмидт дал мне мобильный телефон, существование которого я должен был держать в секрете. Никто, даже моя девушка, не знали, что с того дня я всегда носил с собой два телефона.

Я платил за услуги Шмидта 10 тысяч евро за сезон. Сдавать кровь было легко. Когда я сдавал ее весной, то никто не замечал, что я становился слабее обычного. Потому что в это время года я тренировался самостоятельно около 6-7 недель. Так что скрывать все это было очень просто.

Что давал допинг? В гонке на 15 км я сбрасывал 40 секунд со своего обычного результата – это очень много, можно подняться в протоколе намного выше.

Во время сезона медицинская команда Шмидта обычно арендовала номер в том же отеле, где останавливалась наша команда. Я получал от них сообщение – и уже через 20 минут все было готово. После гонки меня опять вызывали – я сдавал кровь на анализ. Все. Никому не было дела до того, что я захожу в какую-то комнату в своем отеле. Иногда, как например в Лиллехаммере, команда Шмидта снимала целый дом.

Помимо меня, в нашей команде услугами Шмидта пользовался Доминик Балдауф. Но мы быстро поняли, что клиентов у этих докторов намного больше. Понятно, что Шмидт не мог бы создать такую организацию только для нас с Домиником.

– Ты знал, кто еще принимает допинг?

– Нет. У нас были некоторые подозрения, но точно мы никогда не знали.

– И ты сейчас честно это говоришь?

– Да. Даже доктора нам всегда говорили: «Вам не стоит об этом спрашивать». И, если честно, мы не хотели об этом знать. Наоборот – нам хотелось, чтобы как можно меньше людей были в курсе деятельности Шмидта.

Какая у меня была цель? Быть лучшим в гонке на 15 км на домашнем ЧМ-2019 в Зеефельде. Но до тех пор нельзя было привлекать внимание. Хотя иногда у меня были слишком хорошие дни. Как это было в Давосе в 2017-м – тогда я чувствовал себя очень сильным. Я стартовал одним из последних, а на первой отсечке мне сказали, что я иду пятым. И тогда я испугался.

– Чего же?

– Того, что меня поймают. Я не хотел, чтобы меня в чем-то подозревали. План был в том, чтобы стать лучшим на ЧМ-2019, а не раньше.

– И что ты сделал?

– Когда никто меня не видел, я сбавлял темп на трассе. Особенно на спусках.

– Кодовое имя, секретный телефон, ложь и прятки в коридорах отеля – как бы ты все это описал сегодня?

– Все это было как в кино.

Слезы матери и обвинения в адрес полиции

27 февраля 2019 года – день, которого Макс так долго ждал. День, ради которого он решился на допинг. Гонка на 15 км классикой на чемпионате мира в Зеефельде. Хауке знал, что он готов, что допинг работает. Он это понял еще за три дня до этого, когда вместе с Балдауфом занял неожиданное шестое место в командном спринте.

Но одного Хауке не знал – за ним следили. Иронично, но конец этой истории положил тот, кто ее и начал – Йоханнес Дюр. Он рассказал полиции Австрии, что доктор Марк Шмидт в Зеефельде, где собирается переливать кровь некоторым лыжникам. Полицейские быстро нашли логово Шмидта и установили за ним слежку. Тогда-то Хауке и попался.

– Полиция все поняла в день командного спринта. Они видели, как я заходил в дом к Шмидту. А день, когда меня поймали с поличным, был самым трудным.

– Когда Стина Нильссон увидела твое фото с иглой в руке, то сказала, что это омерзительно. Что бы ты ей ответил сегодня?

– Что я ее полностью понимаю. Наверное, то мое фото – первый кадр в истории, на котором спортсмен принимает допинг. Каждый, кто его увидит, будет чувствовать себя примерно так же, как Стина.

– Реально описать, как эти фото изменили твою жизнь?

– Конечно, многое в моей жизни поменял тот факт, что я обратился за помощью к Шмидту. Но те фото и видео... Они сделали всю ситуацию намного хуже.

– Полиция тебя отпустила уже через день. Тебя ждали родные и девушка.

– И никто из них ничего не знал. Они все сидели на трибуне в Зеефельде и ждали моего старта. Потом им позвонили и сказали, что я арестован.

– И каково было их встретить после всего этого?

– Все начали плакать. Особенно мама. Это был трудный момент.

– Что сказала мама?

– Что я поступил неправильно. Но я всегда буду ее ребенком.

– А как вообще отреагировали в Австрии на твое дело?

– Все, кого я встречал, говорили мне только одно: «Как полиция могла так поступить? Зачем они выложили в сеть видео и фото? Это неправильно».

– Серьезно? Только это? И никто не осуждал тебя за допинг?

– Да.

– Странно. Если бы ты был шведом, то после такой облавы, скорее всего, сбежал бы из страны (интервью брал шведский журналист Томас Петтерссон – Sports.ru).

– Ну некоторые спрашивали: «Ок, ты поступил неправильно. И какие у тебя теперь планы?».

– А как же твои товарищи по команде? Они что говорили?

– Если честно, я с ними не контактировал. Если они увидят меня на улице, то, наверное, отвернутся. И, конечно, меня это расстраивает. Но я понимаю, что со мной они больше не хотят иметь ничего общего.

Теперь читает лекции для WADA и сотрудничает с полицией

С первого же дня после поимки Хауке сотрудничал с полицией. Несколько недель назад его пригласили на конференцию Всемирного антидопингового агентства (WADA), где Макс выступил с большой лекцией.

– Я решил рассказать свою историю. Это мой единственный шанс. Это сбросило гору с моих плеч. Мне больше не придется врать. Теперь я обо всем докладываю WADA. Обо всем, что я делал. О том, что говорил и делал Шмидт. И я думаю, что в будущем это приведет к чему-то большему.

– Например?

– Это информация, которой я пока не могу поделиться. Это останется между мной и WADA.

– Как и все лыжники на Кубке мира, ты часто проходил допинг-контроль. Но тебя ни разу не поймали.

– Да, если бы нас не нашла полиция, то обо мне бы так и не узнали. И я бы до сих пор применял допинг.

– Ты хотя бы боялся, что провалишь допинг-тест?

– Знаете, Марк Шмидт как-то внушал нам, что все будет прекрасно и мы не попадемся. Очевидно, я нервничал, когда сдавал первые допинг-тесты после начала работы со Шмидтом. Но они ничего не показали. Шмидт был прав. Все, о чем он говорил, сбывалось. Поэтому и уверенность в том, что мы делаем, росла. Так что я совсем перестал волноваться.

– Но объясни – как ты смог обмануть систему?

– Ну, к примеру, есть несколько часов, в которые тебя точно на допинг проверять не будут. Это ночные часы. Поэтому приходилось принимать гормоны роста перед сном. Утром уже никаких следов не было.

– А как же переливания крови?

– Если пить немного подсоленную воду, то показатели крови приходят в норму. Очевидно, что не один Шмидт это придумал. Он общался с другими докторами – они вместе придумывали, как все скрывать.

– То есть ты думаешь, что существует целая сеть допинговых врачей?

– Да. Вот за ними и нужно охотиться. Лыжники – только маленькие звенья в цепочке. Без докторов никто не сможет применять допинг – просто не будет возможности. Этих врачей нужно ловить, тогда спорт станет чистым. Думаю, я помог WADA это осознать.

Чувствовал, что все русские и норвежцы используют допинг

– Прошло девять месяцев с облавы на ЧМ-2019. Ответь – зачем ты пошел на это?

– Из-за невежества. И чувства безысходности. Когда мы приезжали на соревнования и видели у шведов, норвежцев и русских все эти сервис-грузовики, персонал и прочее, то думали: «Ну и как с ними соревноваться?».

– Ты думаешь, что если спортсмены из малых стран станут принимать допинг, то сравняются с топами?

– Когда я решил использовать допинг, то думал так: у больших наций есть не только шикарные ресурсы, но и свои маленькие секреты. Ну и мы тогда постоянно читали про допинг у русских.

– Так ты думал, что русские сидят на допинге?

– Да, я это чувствовал.

– А Швеция и Норвегия?

– Да. Но в то же время – точно я не знал. Это было чисто мое ощущение, но я верил чувствам. И это была ошибка. Моя дурацкая ошибка.

Мое мировосприятие изменилось, когда в нашу команду пришел норвежский тренер Тронд Нистад. Я узнал от него, как норвежские лыжники тренируются, живут и развиваются. Тогда я понял, что можно побеждать и без допинга. Только нужна большая команда, которая работает ради одной цели.

– Тронд Нистад знал, что ты на допинге?

– Нет-нет. Совершенно точно – нет.

– Скоро начнется новый сезон. Как считаешь, есть еще обманщики на Кубке мира?

– Я не знаю точно... Но не думаю, что все до единого чисты.

– Чем планируешь заниматься теперь?

– Сейчас я хочу поступить в университет. Надеюсь стать врачом.

– Э-э, но не...

–  Нет! Не таким врачом!

– Ты принимал допинг четыре года. Но ни разу даже к десятке не был близок. Я этого не понимаю.

– Вы должны понять две вещи. Первая – все делалось ради гонки на 15 км на ЧМ-2019 в Зеефельде. Я мог бежать быстрее, чем казалось, но не хотел подозрений.

Вторая – вся сборная Австрии работала на Терезу Штадлобер (чемпионку мира среди юниоров – Sports.ru). Все вертелось вокруг нее. Все ресурсы были только у нее. У остальных в сборной постоянно были проблемы с лыжами. Поэтому не было разницы – на допинге ты или нет. Все равно никаких шансов на успех.

– Мы уже никогда этого не узнаем, но как ты думаешь – какое бы ты занял место в той гонке в Зеефельде?

– Думаю, что в десятке был бы точно.

– А если бы ты выиграл золото, то как бы отреагировал?

– Сначала был бы без ума от счастья. А потом... А потом, наверное, испугался бы.