• 
  Вячеслав Самбур
• 
  Павел Копачев

Анфиса Резцова: "Мы все допингисты"

Анфиса Резцова - харизматичная легенда советского/российского спорта: начинала в лыжных гонках, переходила в биатлон, возвращалась в лыжи – и везде побеждала.

Она – первая в истории олимпийская чемпионка в двух разных видах, двукратная – и последняя из России – обладательница Кубка мира по биатлону. Постоянно благодарит бога за четырех дочерей, которых удалось родить после аборта (сделала перед поездкой на Игры). Она, как всегда, лихая – смело говорит о допинге (и не только) и легко признается: тоже применяла.

Мы съездили к Резцовой в Химки и услышали множество неожиданных и даже жутковатых историй.

***

– Я живу как бабушка: ложусь в полвторого, встаю в полвосьмого – провожаю ребенка в школу.

Потом убираюсь дома, поливаю цветы, которых у меня много. Варю суп и компот – дети не пьют ни колу, ни лимонад. Покупаю ягоды у фермера: вишню, клубнику, черную смородину и малину.

Иногда выезжаю в Казань – у меня там друг. Тренировались вместе в обществе «Динамо», но тогда мне не нужны были пацаны – я мечтала о сборной. Попала туда – мы расстались и не виделись 38 лет. Зовут Равиль. Я нашла номер и позвонила: ты помнишь такую тетю? Он: чего ее не помнить, ее все знают.

Ну, так случилось… Ездим то я к нему, то он ко мне. Мне лестно, что он нашел контакт с моей младшей дочкой Машей (ей 12 лет), они на «ты» – все очень красиво и хорошо.

– Весной вы не боялись ковида – сейчас как?

– И весной не боялась, и сейчас не боюсь. У меня иконы: Николай Угодник и Божья Матерь, с которыми я венчалась – они меня берегут в жизни. Каждое утро я читаю молитвы «Отче наш» и «Пресвятая Богородица» – вы их не знаете, а я знаю.

– «Отче наш» знаем.

(Резцова читает наизусть обе)

– Господь меня бережет, помогает всю жизнь. Я знала 33 молитвы: бабушка с 5 лет водила в церковь, читала по молитвеннику, а я за ней повторяла.

Маски у меня есть: когда надо, надеваю в магазинах. Надо – значит надо. Но это им надо – не мне. Я не верю в коронавирус.

– Но смертность…

– Смертность была всегда – от других болезней, просто ее никогда не озвучивали. Вы не знали, сколько человек умерло за день в вашем городе – теперь знаете. Для меня его не существует и никогда не будет в моем доме.

– В 1981-м я попала в сборную – юниорскую. Тренером был Геннадий Каширин, царство небесное. Летом поехали на сбор в Отепя (Эстония), и в поезде он спросил: какие планы на будущее? Я: в 1984-м попасть на Олимпиаду. Он: чего?! Я: ну а чего нет, кто как не я.

Мы приехали в Отепя, началось собрание, и он сразу: вот, у нас такая девушка, 17,5 лет. Ее планы на будущее – Олимпиада-1984. Все, кто повзрослее меня, посмотрели: это кто такая, что за чешуя?

– На Олимпиаду-1984 вы не попали.

– По результату попала, но старший тренер Виктор Иванов (тоже царство небесное) честно сказал: Фис, могу тебя взять, но будешь запасной. У тебя есть последний год по юниоркам, на два ЮЧМ ты ездила, брала бронзу – надо взять золото. Поехала на ЮЧМ, а не на Олимпиаду.

– Расстроились?

– Нет, выиграла его. Лучше съездить туда, чем сидеть в запасе. Взрослая команда и без меня укомплектована.

А вот на следующий год меня взяли в основу – 4 года тренировалась до Олимпиады в Калгари. После 1984-го половина взрослых теток ушла, пришли несколько девочек, в том числе и я. Но бабовщины не было, или я ее не заметила – просто пахала.

Разве что со стороны Коли Зимятова, он же самый великий, король-олень. Я его на роллерах обгоняла, и он: ты не много на себя берешь, ничего не попутала? Я: не – и поперла дальше. Господь дал мне здоровье, возможность пахать, все переносить. А Коля обижался, как я обхожу его – короля – на роллерах.

Хотя для меня авторитеты были – тот же Коля, Рая Сметанина, Галя Кулакова. Последняя – авторитет даже для Раи, но она очень сложный человек, молодых душила.

– То есть бабовщина все-таки была?

– В неписаных делах, только мой первый год. Приходили в баню, и Кулакова мне: слышь, молодая, спинку потри. А спина у нее… Не знаю, помните вы или нет. В моей юности была ребристая стиральная доска – у нее такая же спина, дын-дын-дын. Я: ниче, нормально потерла, свободна? Она: ты че такая деловая? Я: да нет, я нормально к вам.

К Рае Сметаниной я тоже сначала была на вы, как и все – только Раиса Петровна. Но однажды я спросила: вас все называют на вы – а могу я на ты? И она: как хочешь. На ЧМ-1987 мы с ней жили в одном номере. Она всегда говорила: ты величее, чем я, тебе от бога дано, у тебя отличное будущее.

У нас есть великий тренер – Александр Грушин. Последнее время мы с ним не дружим: я, когда заканчивала, сказала, что биатлонистки попадают в сборную через постель. Грушин принял на свой счет, хотя я не его имела в виду. И он высказался про меня очень плохо.

Но недавно прочитала его интервью, где он сказал: самая талантливая в лыжах – Анфиса Резцова.

– Приятно?

– Да, лестно. Я пахала больше всех, потому что господь дал здоровье. Родители закалили меня, привили любовь к труду. Я очень благодарна им, они не спортсмены, но дали мне эту дорогу.

– Господь дал мне четырех дочерей, несмотря на то, что до родов я сделала аборт. Меня заставили, потому что стране нужны были медали.

– Как это вообще решается и происходит?

– Вызывают в Олимпийский комитет… С самого начала. В 1985-м вышла замуж (за биатлониста и тренера Леонида Резцова – Sports.ru), специально рассчитывала родить в 86-м – когда нет ни ЧМ, ни Олимпиады. Мы очень хотели, но не получалось.

Июнь 87-го, мы приехали на сбор в Отепя. У нас с Ленкой Вяльбе задержка – оказывается, мы забеременели вместе. Я пришла к Лопухову (тренеру сборной – Sports.ru), он отправил в Тарту на велосипеде – 40 км, тренировка не отменяется.

Там подтвердили беременность. Лена младше меня, тогда была еще в юниорах, и ей разрешили рожать: ее Францик на год старше моей Даши (Виролайнен – Sports.ru). Меня же отправили из Эстонии поездом в Москву, в диспансер к гинекологу.

«Она беременная, но нам нужны медали – она не должна рожать», – это исходило от тренеров. В Москве встретил диспансерский микроавтобус с красным крестом. 

– Вы уже догадывались, что рожать вам не дадут?

– Ни в коем случае не знала и не догадывалась. Меня привезли в диспансер около метро Курская.

У нас была гинеколог – бывшая гандболистка, говорит: Анфиса, сейчас 8 недель, еще можно сделать аборт – как вы решите с мужем, так и будет. Ты к Олимпиаде шла долго. Олимпиада первая и, может быть, последняя. С другой стороны, три года ты не могла забеременеть. Как спортсменка скажу, тебе нужна Олимпиада. Но вдруг ты выиграешь, а детей уже не родишь? Обсуждайте с мужем.

– Обсудили?

– Пришла к нему. Он: как ты решишь, так и будет.

Но что значит, я решу? Семья-то одна. Я решу, а ты потом будешь жить с моей медалью, но без детей? Перед иконой говорю – так и было. Когда у нас не получалось завести ребенка, я на него вину не клала. Но когда он мне сказал: как ты решишь… Ответственность на себя не взял.

Решение принимала я, пришла на ковер в Спорткомитет: согласна на аборт, но дайте нам квартиру – мы живем у родителей. Нам дали двушку здесь, в Химках, еще до Олимпиады. А потом господь подарил мне четырех прекрасных дочек.

– Мальчика не хотели?

– Бывший всегда хотел. И когда ждали третьего, я была уверена: родится мальчик. Бывший говорил: назовем Вася, потому что у меня отец Василий. Потом я долго знала, что будет девочка, и ему не говорила. Назвали Василиса.

Как бы он ни хотел мальчиков, девочек очень любил. Они к нему тоже ласковые: папа-папа-папа. У нас в семье все было по-доброму, но развелись 6-7 лет назад из-за проблем в его бизнесе, плюс он проигрался в автоматы. 12 миллионов я за его долги заплатила – продала все, что предназначалось детям. 

Хотя мне многие говорили: зачем? Развелись бы раньше, детям бы все досталось. Нет, детям мы еще заработаем.

– Вы сделали аборт и поехали на Олимпиаду-1988: выиграли эстафетное золото и личное серебро – неудача?

– Да, так случилось, к моему сожалению. Причем проиграла Тамаре Тихоновой, которая потом ничего не выиграла. С Томой мы до сих пор общаемся, я не держу зла на нее. Я знаю, почему она выиграла.

– Так-так.

– Я не буду озвучивать. К Олимпиаде мы готовились двумя группами: она была у Грушина, я у Лопухова. В нашей группе допинга не было – только кровь.

У нас забирали кровь 3 или 4 раза в подготовительный период. Тренеры видели, когда мы чувствуем себя хорошо, и отправляли на сдачу. У нас брали 800 мл, выливали в банку. Ее в холодильник, потом нам вводили зимой – нашу же кровь. Наверное, кому-то это помогало – честно, по эффекту я ничего не чувствовала.

– Биатлонисту Сергею Тарасову ввели кровь на Олимпиаде-1992 – сразу клиническая смерть, еле откачали.

– У него немного другой случай. Нам вводили как: в Москве забирали, замораживали, потом поднимали температуру до 36,6 перед введением – все в стационаре. Сереже ввели уже во Франции. Доктор Кузнецов, царство небесное, взял все на себя: мы довезем до Франции, и она как раз разморозится до 36,6, я проконтролирую.

А она не доехала до Франции живой – так разморозилась, что вводить уже нельзя. Только приехали в Альбервилль – мы пошли в столовую, а Кузнецов к Тарасову: нужно быстрее ввести, пока не испортилась. Но кровь уже была мертвая. Тарасову вводили первому, хотя там еще другие ребята были – кровь брали на всю эстафетную четверку.

Мы шли из столовой – уже приехала амбулаторка. Такая тревога, я все узнала только потом. Другим ребятам уже не вводили – они и не очень выступили там. Тарасов долго лежал в реанимации между жизнью и смертью – сначала во Франции, потом дома в Новосибирске. Но слава богу…

– Кого-то наказали?

– Честно – не знаю. Я знаю, как было с Сережей.

Когда кровь вводили мне, я не чувствовала. Чувствовала допинг, когда нас кололи во все места: и сюда, и сюда, и сюда. Да, эффект был. Это когда я вернулась в лыжи в 96-м. Пахала как лось, и мне сказали: надо еще делать это.

У нас была Данилка – Ольга Данилова, тренировалась у Грушина, две или три Олимпиады проездила чисто символически. И тут в 98-м вдруг выигрывает. Ничего не понимаю – каким местом? А у нее был спонсор, Владимир Александров – по-моему, производитель телевизоров «Рубин». Он ей делал программу через доктора.

Так вот, в 96-м я вернулась в лыжи после родов Кристюши. Бегала лето-осень, всех обыгрывала на контрольных. И тут на первом этапе Кубка мира в Финляндии подходит Александров: надо делать это, это и это – я все проплачу.

Я: а это че? 

Он: ну это нужно, это витамины, все делают.

Я: ладно, а че мне проплачивать? Я сама оплачу.

Заплатила 2,5 тысячи долларов доктору. Хотя тренеры говорили: ей не надо ничего делать, она из биатлона, не должна нас обыгрывать. Не побежит – значит, не побежит, минус конкурент.

Я пришла к доктору: всем делаете, давайте и мне. Надо заплатить за 4 месяца. И вот здесь на самом деле почувствовала добавку в организме. Не отрекаюсь от допинга, я это делала. Я не знаю, допинг это или не допинг, помощь или не помощь?

– А не было интересно, что именно вам делали?

– Нет, ни одного препарата не знаю и знать не хочу. Мне это помогало – и все. Если бы я попалась, то, наверное, уже отвечала бы. Перед иконой говорю: я не знаю, что мне кололи. Добавка – по кайфу, я их обыгрываю и слава богу.

Я знаю, что сейчас допинг сплошь и рядом. Почему попалась Лазутина, знаю.

Я приходила к ней, она все время повышала гемоглобин до 16 – такое значение разрешалось. Я спрашивала: это че? А она: тебе не надо, у тебя и так его немерено. Ладно, не вопрос. У нее было написано: гемоглобин – надо сделать сегодня, чтобы послезавтра было 16. И еще у нее много-много чего было. Я удивлялась: зачем, нам же доктор все это делает?

Тогда я не вникала, а потом стала понимать. Никого не осуждаю.

– За Олимпиаду-88 не было никаких премиальных. В 92-м дали тысячу долларов – это примерно 6 тысяч рублей, могла бы купить «Жигули» копейку. Это премия за весь сезон: я первая и третья на Олимпиаде, выиграла Кубок мира по биатлону, чемпионка страны.

За победу на Олимпиаде-94 в Лиллехаммере полагались 15 тысяч долларов – это президентская премия за первую Олимпиаду под флагом России. И мне ее сначала не дали.

– Как?

– Мы выиграли эстафету в биатлоне – все, уже бежать ничего не надо. А жили в олимпийской деревне вместе с хоккеистами. Они пригласили нас на матч за бронзу против финнов (0:4): придите, поболейте за нас. Конечно, придем, не вопрос.

У нас перед этим было награждение, купили бутылку «Абсолюта» и бутылку шампанского. Шампанское распили сразу, а «Абсолют» решили разделить с немками – они нам помогли выиграть. Мы выиграли у второго места почти 4 минуты – такого в истории не было. У нас все хорошо бежали и стреляли, даже я без штрафных. Но у немок девочка (Симона Грайнер-Петтер-Мемм), перешедшая из лыж, все завалила – накрутилась три лежа, три стоя. Я хотела утешить, поблагодарить: спасибо, что покружилась. 

Принесла на награждение в рюкзаке, но немки сказали: мы не можем, потому что у нас сегодня встреча с руководством. Мы с этой бутылкой пошли на хоккей. Виталий Смирнов (президент ОКР – Sports.ru) занял ложу, с ним рядом никого, только Отари Квантришвили, царство небесное. Он – правая рука Смирнова, сидел в черно-белом адидасовском костюме. Их двое на всю ложу.

А кругом ложи полные, пришел норвежский король. Я прошла в нашу ложу с еще одной девочкой. Отари подходит: здесь нельзя находиться.

Я: нам можно, мы олимпийские чемпионки. У меня еще был большой российский флаг, я сняла его с крыши деревни. 

И Отари повторяет: нельзя, здесь Виталий Георгиевич – не агрессивно, но дает понять, что нас сейчас уберут.

Я ему: и че? Дядя, ты умрешь не своей смертью.

– Ого.

– Я не виновата в его смерти, но его убили через месяц после Олимпиады. У нас была лыжница Рая Хворова, она мне говорила: за год убили двоих мужчин после встречи с тобой. Я была последней на передаче у Влада Листьева 23 февраля. 

Он мне говорил: выпьете коньяка. Я: только с вами. Он: не, 4 года не пью, я свое уже отпил – во. Красивый мужчина, с прической. 1 марта я еще спала, мне муж с кухни: слушай, твоего друга убили. Подошла к телевизору, а там Влад – и разревелась. 

– Что было потом, когда вас вывели из ложи Смирнова и Квантришвили?

– Нас посадили рядом с комментатором-канадцем в норвежской ложе. После матча я спустилась в раздевалку – утешить парней. Заходит Смирнов: ты опять здесь. Я: здесь, имею право, мы не в вашей ложе. Он: я сейчас вызову полицию.

Я уехала оттуда, а он позвонил нашим тренерам и сказал: у вас такие биатлонистки, что их надо лишить премии за эстафету. Вечером собрание, тренер Раменский говорит: мы не лишаем никого, кроме Резцовой.

– Переживали?

– Мы и раньше никаких премий не получали. Нет и нет, зато у меня есть победа. 8 марта меня вызвали в ОКР – надо идти к Смирнову. Раменский сопроводил к нему.

Мне очень понравилось, как Смирнов сказал Раменскому: а вас я попрошу остаться за дверью. Захожу, он поцеловал меня в обе щеки: поздравляю с 8 марта, ты меня прости – тогда не выплатил премиальные, выплачу сейчас, я не имел право их у тебя отнимать, это президентская премия.

Сказал, что я просто умница и боец, помог зарегистрировать деньги. Их я потратила на ремонт. И потом Смирнов часто говорил: пригласите мою девочку, которую я обидел в Лиллехаммере.

– У вас ни одной личной победы в лыжах – это напрягало тогда?

– Меня ничего не напрягало, я даже не следила за Кубком мира, цель не ставила. Для меня были только ЧМ и Олимпиада.

Вот в 92-м в биатлоне я начала чуть-чуть выигрывать и думала: блин, а как же, можно же, наверное. Два года подряд брала Кубки мира, причем во всех видах: спринты, индивидуальные гонки. Индивидуалки для меня – это вышка! Я же никакой стрелок.

– Чем зацепил биатлон?

– Если бы не муж-биатлонист, я бы не перешла. Был бы баскетболист – может, пошла бы в баскетбол. Был бы фигурист – запросто встала бы в пару, я на коньках катаюсь не хуже, чем на лыжах.

Когда я была лыжницей и мы с мужем состыковывались на сборах, я стреляла. Мне не нравилось, но он звал: ну приди, постреляем чуть-чуть. А я говорила: стрельба – не бабское дело, винтовку за собой таскать.

Биатлон мне не нравился. В 1987-м у нас был лыжный этап в Лахти, а у биатлонисток и мужиков-юниоров – ЧМ. Там бежали молодой Чепиков, Ленка Головина. Мы катаемся, просто проходим трассу – они бегут гонку. Я говорю: это что за каракатицы, что за туристки, что за вид спорта? А это у них чемпионат мира!

Биатлонистки были очень тихоходные – я у них сходу выигрывала полторы минуты, но проигрывала в стрельбе.

– Почему вас не приняли обратно в лыжи после первых родов?

– Родила Дашу – господь дал, я много молилась – в каждой стране, на каждом сборе. К сожалению, я очень мало кормила – всего 4 месяца, а после 8 месяцев уже поехала на вкатку в Магадан с лыжниками.

До этого Грушин каждый месяц приезжал: Фис, надо возвращаться в спорт. Вернулась. В Магадане команда – Тихонова, Вяльбе, Лазутина, Егорова... Я приехала вроде как на свое место, ничье не занимала. Иванов меня спросил: ничего если тебя одну поселим, а то они уже по парам на сборах? Тут к Лене Каширской приезжает муж – а она жила с Егоровой. Значит, Егорову надо переселять: Вяльбе, Лазутина, Тихонова в отказ. Ну, ее ко мне.

– А почему никто не хотел жить с Егоровой?

– Очень сложный человек, с ней сложно. Всю жизнь болела и лечилась дегтем, чесноком, дегтярной мазью – вонь несусветная. Помню, она жила с Аленой Сидько, а я – с Нагейкиной. И Алена все время проводила у нас в комнате. Зайдет, например, Воронин (тренер сборной – Sports.ru): ты че не спишь, чего тут делаешь?

Она: я не могу, вы сами заходили в ту комнату? Я: Александр Иваныч, зайдите к Егоровой. Он зашел: бли-и-ин – как вылетел оттуда. Причем когда Алена открывала форточку, Егорова ворчала: че открываешь, я же болею.

– Так, и что с переселением?

– Собрались подселять ко мне Егорову. Я говорю: не буду с ней жить! А тренеры мне: ты кто такая? Ты никто, добывай место в составе, живи с Егоровой. Я пыталась спорить, но мне ее подселили. Три дня я не спала днем, сидела в коридоре – каждый раз от нее сбегала. Она спит, а я не могу ни спать, ни читать. Она говорит: ты мне мешаешь, листаешь журнал.

Говорю Грушину: я так не могу, чем я хуже? И он как начал: да ты никто – нанес, нанес, нанес. Я просто в истерике, доктор даже всадил мне успокоительный укол. На следующий день улетела в Москву – психанула: мне такой лыжный спорт не нужен. Грушин очень переживал.

– Что собирались делать?

– Муж сказал: два раза в одну реку не заходят, так что все хорошо. Я решила заниматься ребенком, забрать Дашу у мамы. И тут позвонил Раменский: не надо ребенка забирать, давай в биатлон. А муж закончил карьеру как раз, начал тренировать пацанов – даже тех, кто с ним выступал.

И Раменский говорит: давай попробуем потренироваться с пацанами. Месяца через 3-4 я попала в молодежку, где работали Суслов и сегодняшний тренер женской сборной Шашилов. 

В 91-м меня взяли в сборную к Голеву, царство небесное. Сбор в Австрии, работаем на одном и том же подъеме: запрыгиваем, делаем имитацию, обратно спускаемся. И так несколько раз. Я говорю: у лыжников есть хороший круг, 2,5 км – пойдемте туда, классно будет. Голев сразу возмутился: кто она такая, чего ее слушать?

И я попросилась тренироваться с мужчинами. Мне позволили: к Олимпиаде-92 я готовилась с мужиками – в этом повезло. И еще повезло, что в Альбервилле первым был спринт, а не индивидуалка. Ее я бы не выиграла, а так я первая в истории олимпийская чемпионка по биатлону.

Но я никогда носом небо не задевала, даже мужу никогда не говорила: я великая, а ты никто.

– Говорят, вы могли выпивать на сборах.

– Пиво не пила, шампанское могла. Не штрафовали, но иногда можно было попасть на ковер.

Лопухов запрещал многое, ограничивал даже в еде, после ужина гонял нас на кросс – час, на велосипедах – час. Были моменты, что за лишний вес выгонял со сбора. Меня – упаси господь, я худенькая. Допустим, с весны на первом сборе у меня было 58, даже 59 кг. А потом в сезоне 52 – то есть 5-7 кг постоянно скидывала.

Когда мы с бывшим венчались накануне 1988-го, нас таскали по всем инстанциям: не имеете права, вы комсомольцы. Его не пустили никуда, хотя он был сильнее того же Дмитрия Васильева. У меня тогда был вес 51 с копеечками – меня откармливали в Бакуриани, приносили тарелками пироги: ешь, ты че такая? Это было на нервной почве.

Лопухов знал, что 53 кг – мой стартовый вес. И если я приехала на первый сбор 59, он понимал: я буду пахать как лось и за лето все уберу. Но иногда говорил: я вижу, что у тебя висит. Он жесткий, с контролем. Многие от него бесились, пацаны в биатлоне тоже бесились.

– Сейчас биатлонистки делают меньше, чем делали вы?

– В сто раз. Я когда пришла из лыж в биатлон, потому просилась к мужикам, чтобы было немного больше и жестче. Сейчас результаты упали, потому что нет столько работы. За год с Лопуховым мы могли сделать объем 11 000 км – считайте, тысяча в месяц, только май был оздоровительный, со спадом.

А так 7-8 тысяч – это стандарт. В биатлоне делали тысяч 6 с мужиками, девочки пятерку. Сейчас делают 4. Пришел Пихлер, который начал загружать – но они не готовы с 3 скакнуть до 6. Пихлер задавил объемом – в целом это правильно, но он сделал слишком быстро. Надо было за цикл набрать потихоньку объем с 3 до 6,5.

Кристина (дочь-биатлонистка – Sports.ru) мне говорит: вы лыжницы, пахари, это вам надо объемы – а нам в биатлоне не надо. А я отвечаю: вам в биатлоне вообще ничего не надо, стой и стреляй день и ночь.

– Кто и как учил вас стрелять?

– Невозможно описать, много кто учил. Начиная с мужа – он стрелок высшего пилотажа, один из лучших в Союзе. Были на таком же уровне Саша Попов, Юра Кашкаров, Дима Васильев – это главные стрелки.

Леониду не дано богом бежать быстро, мать не заложила здоровья. Но стрельбу он освоил. Полгода я ездила с пацанами и училась с ним. Потом учил Александр Привалов – великий стрелок на все времена (интервью с 87-летним Приваловым, нашим первым олимпийским призером в биатлоне читайте скоро – Sports.ru). Он начинал объяснять мне ошибку: надо так, так, так… Долго рассказывает, а я уже забыла, какая у меня ошибка.

Когда тренировалась с ребятами, стрельбе учил Владимир Барнашов. Люблю и уважаю его. Я считаю, что он мне много дал, чтобы я стала такой тетей. Все ребята от меня шарахались, все ему говорили: Михалыч, можно я буду один бежать, не ставьте меня с ней. А я их укатывала как лыжница.

Приходила на рубеж, вставали с Кашкаровым, Медведцевым. Барнашов говорил: смотри на них и делай так же. Постарайся, по крайней мере. Если не запомнила, во второй раз делай. Потом уже подсказывал после тренировки: ты дергаешь, а надо плавно.

Но был у меня еще один…

– Учитель?

– Подсказчик. Так получилось, что я два раза в жизни стреляла по нулям в спринтах. Первый раз – в Рупольдинге. До него бежали гонки в Оберхофе, туда приехали Фритц Фишер (на фото ниже) и два его брата.

Фритц классный, общительный, работал тренером с юношами, привез их на соревнования. Пришел в отель: где живет Резцова? Мы общались, я на немецком нормально говорю, в школе и институте учила. Сели пить чай, и он: я тебе чуть-чуть подскажу. Это, это и это неправильно – показал.

После Оберхофа мы приехали в Рупольдинг – я стрельнула по нулям. Лежка у меня и так была хорошая, максимум один промах. А вот стойка летала. Прихожу на стойку – ноль! Такого не может быть.

Бегу последний круг, Раменский мне кричит: Анфиса, здорово, молодец, могла бы выиграть. Я думаю: ничего себе, то есть с двумя нулями я не выигрываю? А он добавляет: если бы стреляла по своей установке. И мне плюс 10 минут – стала четвертой-пятой с конца.

А второй раз стрельнула ноль после Олимпиады-92, на чемпионате России в Чайковском. Все наши великие не побежали, а я побежала. Лежка – чисто, прихожу на стойку.

А там стадион небольшой, прямо на территории таверна, избушка: бутерброды, чай, спиртное для тренеров. Попадаю три: тренеры говорят – Резцов, проставляйся, с двумя она точно выиграет. Попадаю четвертый – мертвая тишина. Чтобы Резцова попала 4 на стойке? Так не бывает. Попадаю пятый – мне все кричали: слышь, уже не беги, и так выигрываешь. Резцов проставился.

– Что у вас разладилось с биатлоном?

– В 95-м забеременела, в 96-м родила Кристюшу, в 97-м вернулась в биатлон – к Олимпиаде в Нагано. Мой лучший друг, великий Александр Тихонов сказал: ты будешь одной из первых на этапах Кубка мира. Но на самом деле меня не взяли никуда.

Точнее, взяли на один сбор – в Муонио. Тогда тренером был Гурьев, шесть человек – его тюменская команда. Я и так стрелок никакой, а он мне еще и давал на пристрелку то, что они не отстреляли за тренировку. Я не смотрела – заряжала обойму, а там были разные патроны, разные коробки. И он давал мне эти остатки.

Меня отправили оттуда раньше, я никуда не отобралась. Такая депрессия, и бывший говорит: надо просто добегать сезон. Я приехала на лыжный отбор в Раменское – стала шестой, а в команду берут как раз шестерых. И их президент Акентьев мне тогда сказал: ты думаешь, я тебя возьму? Да пошла ты, у меня своих – во!

И они уехали в Нагано. Я добегала по лыжникам, все соревнования в области.

– Кто и как вас потом все-таки вернул в лыжи?

– В 98-м закончила, думаю: да ладно, буду дома. Но тренировалась, готовилась, динамовцы деньги давали. Летом приехала в Остров на первенство: бегом выиграла, на роллерах вторая. И тогда меня взяли в команду.

Зимой 99-го выиграла отбор на ЧМ. Приехали в Рамзау, я 5-я в первой гонке – на пятнашке. После нее приходит Раменский (он уже работал в лыжных гонках): с тобой тренеры не говорили?

Я: нет, а что такое?

Он: надо, чтобы ты отдохнула.

Я: одна гонка прошла, чего отдыхать?

А им в следующую гонку нужно поставить людей: Грушин сует Нагейкину, Чепалов – Чепалову. Хотя Юля на отборе выиграла 30 км классикой и проходит только туда. В общем, я сказала, что не устала.

Финишировала четвертой, до бронзы не дотянулась – меня Ира Тараненко не пустила, хохлушка, но наша, советская. Я за ней прыгала по сугробам, а она дорогу закрывала. Я уже просила: Иринка, ну дай – но нет. Проиграла ей 5 секунд.

А эстафету потом выиграли. Это мой последний чемпионат мира. закончила со спортом в 36 лет, еще и здоровье подтолкнуло. Бывший заболел гепатитом, причем таким, который передается половым путем. Так случилось… 3 месяца я лежала на капельницах.

– Зато вы ушли, и вскоре лыжи посыпались на допинге.

– Да, наверное, вовремя ушла. Осталась бы – тоже куда-нибудь бы занесло.

– Как смотрите гонки?

– С Василисой и Марусенькой. Когда девчонки приходят на рубеж, я говорю, например: Кристина одну оставит. И часто я права, потому что вижу по движениям, по всему, как они подходят. Хотя я до сих пор не считаю себя биатлонисткой, профессионалом. Я лыжница с пеленок, биатлонисткой была чуть-чуть.

Особенно я переживала за Дашу в годы при Королькевиче – ей часто не хватало одного точного выстрела. Я видела и знала, что Дашеньке сложнее, чем Кристине – богом ей не дано быстро бежать. Тренеры в стрельбе у нее были хорошие, в том числе отец. Но ей было сложно. Кристя другая – в меня от природы. Даша больше трудяга.

– Королькевич – классный тренер?

– Я помню его еще с тех времен, когда была лыжницей – мы пересекались в Раубичах на сборах. Он тренер от бога, педагог. Допинг – это ладно, это все делают. Мы все допингисты, весь мир в допинге. Как педагог Королькевич просто вышка.

Я очень уважаю Бьорндалена, видела, как он тренируется, как относится к винтовке. Но когда у него пена изо рта… это и на тренировках было. Я не утверждаю: не пойман – не вор. И по Фуркаду не утверждаю. Но я не верю, что чистенькие нас обыгрывают, а мы, сволочи, на допинге.

Я признаю, что я что-то делала. Что именно – не знаю. Но меня не поймали, ни в чем не обвинили.

– Вы говорите, что все допингисты. Но взять Шипулина – думаете, он тоже в этом деле?

– Шипулиным я не верю.

Антон не смог ни за себя, ни за своих друзей постоять. В отличие от Вяльбе, которая из Лозанны, из судов не вылазила. И говорила: у меня спортсмены чистые. Я думаю, что все-таки нет, но не пойман – не вор. Лена проходила эту школу. И Лена за них билась. А Шипулин…

– Логинов тоже не виноват в допинге?

– Не знаю. Есть у него такой тренер – Касперович. Я его давно знаю, он работал с нашей командой в 93-м. Бывший муж с ним работал, они вместе бухали, телок водили. И были моменты, что Касперович бросал его с телками, еще выпивки немерено. И ко мне приходили, говорили: твой с телками выпивал. А я знаю, что они вместе в баню ходили: Польховский, Касперович, Резцов – трое их было. Касперовича поэтому и не люблю: ребят, не бросайте своих! 

Саша Логинов если и делал, то с подачи Касперовича. И из-за Касперовича Сашу опять прихватили – зимой на ЧМ. Второй раз он подставил воспитанника. Зачем Касперович туда приперся?

– Каково это – родить в 44?

– Все нормально, как в 20. Я ходила легко, рожала легко. Уже бабушкой была на тот момент. Потом ко мне приехали Вяльбе и Лазутина: ты че, не попутала рожать в 44?

Мы выпили 7 бутылок шампанского: сначала посидели в палисаднике у моего дома, потом пришли на эту же кухню с пакетами. Девчонки еще спрашивали: а тебе можно шампанское-то? Я: конечно, Маша крепче спать будет. Лена тогда уже немного поправилась, грудь большая. Положила двухмесячную Машу так, что она легла между ее грудей – и Лена так ее гладит, гладит. И я говорю: Лен, ну тебе еще надо ребенка. И потом так и случилось.

Кристюшу, Василису и Марусю я родила в одном роддоме, все врачи меня там знали. Правда, моя врач была в отпуске, когда я рожала Марусю. Звоню ей – она: че, у тебя Даша второго рожает? Нет, я четвертого!

А у Дашиного сына с разница с Марусей год и один день. И я гуляла с ними двумя, в садик водила. Встречаю из садика, им года по три: он кричит – бабушка-а-а, она – мама-а-а. И все оглядываются: кто она вообще, кому кем приходится?

Я их растила вместе с года. Ее кормлю грудью, он подбегает: баба, дай – и другую грудь берет. Бабушка и мамка в одном лице. С его второго класса Даша уехала в Финляндию.

– Так и живут там?

– Уже 4 года будет. Станция «Контиолахти», и буквально 15 минут от нее. 25 км от Хельсинки. Я один раз там была, мне очень понравилось. Когда я бегала, мне там не нравилось, я бы не осталась там жить. Очень тихо, langsam (медленно, размеренно по-немецки – Sports.ru), все такое вялотекущее. Даша учит финский язык, после 5 лет жизни там дают гражданство.

Кристюшка вовремя забеременела, сезон какой-то никакой. Планировала или нет – не знаю, она очень секретничала, до 5 месяцев вообще не озвучивала. Только на летнем первенстве сообщила, чтобы ей декретные выплачивали.

– Вы узнали из эфира? Она объявляла в трансляции.

– Раньше, но не намного. Позвонил ее Ваня: Анфиса Анатольевна, мы здесь то, вот у нас это. Я: ну че, у вас есть новость, наверное? Он: ну вы уже догадались.

А я не только догадалась, я даже понимала, почему Кристюша не говорила. Потому что мама растрезвонила бы по всем каналам. Когда все мне звонили «а что это Кристина не с командой?», я сдержанно отвечала. Не знала, но догадывалась. Бог даст, в январе родит.

Полагаю, пусть полгодика покормит, а потом будет готовиться к Олимпиаде. Должна успеть, она такая – уф-ф-ф. Но это я так планирую, а как планируют они – не знаю.